Мумия, или Рамзес Проклятый
Шрифт:
– О господи! – прошептала Джулия.
Вдруг Рамзес остановился и отодвинулся от нее. Они отошли от храма на довольно большое расстояние, и он оглянулся, чтобы снова увидеть гигантские статуи.
– Но почему ты записал свою историю на свитках? – спросила Джулия.
– Трусость, любовь моя. Трусость и мечта о том, что кто-нибудь когда-нибудь обнаружит меня, узнает мою странную повесть и снимет бремя тайны с моих плеч. Я проиграл, любовь моя. У меня не хватило сил. И я погрузился в дрему и оставил там свою историю… Бросил вызов судьбе. Я больше не мог оставаться
Джулия подошла к нему и обвила его руками, но Рамзес даже не взглянул на нее. Он все еще смотрел на статуи, и в глазах его блестели слезы.
– Может быть, я мечтал, что когда-нибудь меня опять разбудят для новой жизни. Я окажусь среди мудрых людей… Может быть, я мечтал о ком-то… кто примет вызов. – Его голос дрогнул. – И я больше не буду одиноким странником. И тогда Рамзес Проклятый снова станет Рамзесом Бессмертным.
Казалось, эти слова удивили его самого. Он посмотрел на Джулию и, обхватив ее за плечи, приподнял над землей и поцеловал.
Она не сопротивлялась. Почувствовала, как его руки поднимают ее. Склонила голову ему на грудь, и он понес ее к палатке, к мигающему костру. Звезды падали на далекие сумрачные холмы. Пустыня напоминала спокойное море, раскинувшееся во все стороны вокруг теплого убежища, в которое они вошли.
Здесь пахло расплавленным воском. Рамзес усадил Джулию на шелковые подушки, на темный ковер с вытканными цветами. Танцующий свет свечей заставил ее закрыть глаза. От шелка пахло духами. Этот шатер он сделал для нее, для себя, для такой минуты.
– Я люблю тебя, Джулия Стратфорд, – прошептал он ей на ухо. – Моя английская царица. Моя красавица.
Его поцелуи завораживали Джулию. Закрыв глаза, она легла на спину и позволила расстегнуть свою кружевную блузку и крючки на юбке. Наслаждаясь собственной беззащитностью, она чувствовала, как он снимает с нее сорочку и корсет и стягивает длинные кружевные панталоны. Она лежала обнаженная и смотрела на него, стоящего над ней на коленях, смотрела, как он снимает с себя одежду.
Он был царственно красив: отблески пламени играли на широкой обнаженной груди, плоть напряглась… Джулия почувствовала на себе приятную тяжесть его тела. Из глаз ее брызнули слезы – слезы облегчения. Слабый стон сорвался с ее губ.
– Отопри дверь, – прошептала она. – Врата девственности. Открой их – и я твоя навеки.
Он вошел в нее. Боль, крошечная, точечная боль, которая тут же сменилась все нарастающим наслаждением.
Джулия осыпала его страстными поцелуями, слизывая жар и соль с его шеи, лица, плеч. Он вонзался в нее снова и снова, и она выгнулась дугой, приподнялась, чтобы крепче прижаться к нему.
Когда первая волна захлестнула ее, Джулия закричала так, словно умирала. Она слышала, как из горла царя вырвалось сдавленное рычание: он тоже пришел к финалу.
Но это было только начало.
Эллиот видел, как втянули наверх веревочную лестницу. В бинокль он разглядел среди пологих песчаных дюн далекий огонек палаточного лагеря, крошечную фигурку слуги, верблюдов.
Он встал и, держа трость на весу, чтобы не шуметь, пошел по палубе к
«Эта идея превратила меня в трусливого воришку», – подумал он. Но остановиться не мог. Эллиот не знал, сколько лет ему осталось прожить. И вот теперь, при тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь маленькое окошко, он обыскивал чужой гардероб с аккуратно развешанной на плечиках одеждой, шарил в ящиках комода, копаясь в рубашках и белье, осмотрел даже пустой чемодан. В каюте секретной формулы не оказалось. Или она была тщательно спрятана.
Наконец он сдался. Подошел к столу и уставился на стопку книг по биологии. И тут ему бросилось в глаза что-то черное и уродливое – и он замер в испуге. На листе бумаги лежала скрюченная, высохшая кисть мумии.
Какой же он идиот! Стыдно. И все-таки он стоял без движения и смотрел на эту скрюченную руку. Сердце в груди сильно колотилось, потом появилась обжигающая боль под лопаткой, которая всегда сопровождала подобные эксцессы, а затем онемела левая рука Эллиот стоял не двигаясь и старался дышать ровнее и глубже.
Наконец он успокоился, вышел и плотно закрыл за собой дверь.
«Трусливый воришка», – подумал он, грузно навалился на трость с серебряным набалдашником и побрел по палубе к салону.
Уже рассветало. Они вышли из теплой палатки и, завернувшись в шелковые простыни, зашагали к заброшенному храму. То и дело они останавливались и занимались любовью прямо на песке, а потом лежали в полумраке, и он смотрел на звездное еще небо – царь, построивший некогда этот храм.
Слов больше не было. Было только тепло его обнаженного тела и руки, обнимавшей ее. И прохлада обвивавшего ее гладкого шелка.
Показался краешек солнца Эллиот дремал в кресле. Он услышал, как к борту подплыла лодка, как зашуршала по обшивке веревочная лестница вернулись двое любовников. Он слышал их торопливые крадущиеся шаги. И опять стало тихо.
Когда он снова открыл глаза, рядом стоял сын. В мятом костюме, словно и не ложился спать, небритый, измученный. Эллиот видел, как Алекс вытащил сигарету из лежавшего на столе портсигара из слоновой кости и закурил.
Наконец Алекс заметил отца. Некоторое время оба они молчали, потом сын улыбнулся своей застенчивой улыбкой.
– Знаешь, отец, – медленно произнес он, – хорошо бы вернуться в Каир. Я соскучился по цивилизации.
– Ты хороший человек, сынок, – ласково сказал Эллиот.
Наверное, они уже все знают, подумала Джулия. Она лежала рядом с Рамзесом под теплыми одеялами на своей кровати. Маленький пароход снова плыл на север, к Каиру.
И все-таки они встречались тайком. Рамзес приходил и уходил только тогда, когда никто не мог его увидеть. Они старательно скрывались от посторонних глаз. Но с упоением наслаждались краденым счастьем и каждую ночь до рассвета занимались любовью – дрожа, сражаясь друг с другом в темноте под грохот мотора.