Муравьиный Бог
Шрифт:
Хью Эверетт
Автобус Ургенч — Хива доставил Женьку до самых стен старого города. До военного городка Женька добрался на подвернувшейся хлебовозке.
Дежурный офицер на КПП проводил его удивленным взглядом, но на территорию части пропустил. Две обшарпанные курицы понеслись перед Женькой по асфальтовой дорожке прямо к штабу. На входе стоял какой-то «салабон».
— Стой! Куда прёшь? — салабон хотел схватить Женьку за шиворот, но Женька лихо перехватил его руку и заломил
— О, это что за диверсант? — Появившийся как из-под земли прапорщик Лялин радостно хлопнул Женьку по плечу, отодвинул часового в сторону: — Два наряда вне очереди, рядовой Лойко!
— За что? — потирал вывих рядовой.
— Разговорчики! — рявкнул Лялин. — За плохую боевую и физическую подготовку!
Лялин и Женька поднялись на второй этаж, прямо к кабинету полковника Сутина.
— Разрешите, товарищ полковник? — Лялин нырнул в глубину душной комнаты и закрыл за собой двери. Буквально через минуту он появился в дверном проёме и скомандовал Женьке:
— Заходи!
— Проходи, проходи, — привстал из-за стола отцовский товарищ и командир отряда, полковник Сутин. — Каким же это ветром тебя сюда занесло, Евгений Павлович?
— Разрешите доложить, товарищ полковник? — почти по-военному выпрямился Женька.
— Докладывай, — рассмеялся Сутин, но тут же состроил серьёзную мину на лице.
— Я привёз, — тут Женька замялся, но всё же нашёл нужные слова, — прах отца.
Женька достал короб из сумки и поставил его на пол.
— Так-так, — растерянно пробормотал полковник и скомандовал Лялину: — Ерёменко ко мне. И чаю!
Прапорщик выскользнул тихой тенью из кабинета. Чай принесли немедленно — на Востоке этот напиток всегда наготове. Сутин разлил чай в пиалы и стал расспрашивать Женьку о чём-то отстранённом от главной темы: о морозах в Сибири, о школе.
Только тут Женька сообразил, что, в связи с его появлением, у кого-то могут быть большие неприятности, и стал лихорадочно придумывать план спасения друзей-сослуживцев отца, побывавших в Нижневартовске.
Капитан Ерёменко заглянул в кабинет:
— Разрешите, товарищ полковник?
— Да-да, Андрей Николаевич, входите, — как-то совсем по-граждански пригласил капитана в кабинет полковник, и это не сулило ничего хорошего. — Вы доложили мне, что… Что всё сделано как положено.
— Так точно, — в полной растерянности развел руками Ерёменко, — всё сделали. — Взгляд его упал на коробку, и капитан понял суть происходящего.
— Отец хотел, — перехватил инициативу Женька, — он хотел, чтобы его здесь похоронили… Со всеми вместе.
На лице капитана Ерёменко промелькнула гамма чувств, достойная многосерийного индийского фильма, а из груди вырвался вздох облегчения:
— Виноват, товарищ полковник, думал, что жена все вопросы завершит.
— Какая жена? — зло пульнул Женька. — Ира не жена!
В кабинете повисла гнетущая пауза.
— Ещё раз извини, Евгений, — откашлялся полковник. — Мы во всём разберемся.
Женьку повели обедать, и он обнаружил, что его появление вызвало в городке настоящий переполох. У входа в столовую сгрудились взъерошенные офицерские жёны, там же была учительница и медсестра. Два его дружбана по городку попытались прорваться к Женьке, но их быстро куда-то отфутболил Лялин.
Ерёменко вошел в столовую и сел напротив.
— Спасибо тебе, что выручил, — вздохнул капитан. — Но ты и меня пойми. Мы ведь действительно думали, что Ирина — человек взрослый. А что отец хотел быть здесь — так это чистая правда. Это мы его волю не выполнили — да только, Бог все видит.
— Вы верите в Бога? — вскинул Женька глаза на капитана.
— Да кто его знает, — растерялся тот, — поговорка такая. Мне, Женёк, в него верить не положено. И отца твоего мы не могли здесь похоронить. Понимаешь, был суд и приговор… И на военном кладбище — не положено. А на гражданском, сам понимаешь, некому и могилку приглядеть будет.
— Почему — «не положено»? Он воевал! — выщерился Женька на Ерёменко.
— Эх, Евгений Павлович, — покачал головой капитан, — трудно правильно жить на белом свете, а умереть правильно — ещё сложней.
— А скажите, — отложил Женька ложку в сторону и сам удивился своему голосу, — где мама?
— Я покажу, — кашлянул Ерёменко, — но хочу сказать тебе главное — мужик ты настоящий.
Через час командирский «бобик» подвёз Женьку, Ерёменко и Лялина к «русскому погосту». Трудно было назвать заброшенный пустырь настоящим кладбищем. На небольшом пространстве высилось несколько пирамидок со звёздами в верхушках, большие чёрные кресты, сваренные из тонких труб, и десяток мраморных памятников с высеченными на них барельефами ушедших в мир иной.
Лялин положил букетик цветов под один из крестов, и Женька понял, что это могила матери. Он не знал, что нужно делать дальше. Плакать он не мог, неудобно было перед мужиками, слов нужных не знал и потому молчал, тупо уставившись взглядом в красноватый холмик, припорошенный золотыми крупинками песка.
— А можно тут отца похоронить? — он спросил об этом у Лялина, потому что знал: если прапор скажет — можно, значит — можно.
Прапорщик снял с потной головы огромную фуражку, вытер шею платком и уклончиво возразил:
— Не думаю, сынок. Родители твои, как бы, при жизни не очень ладили. Что же их на том свете насильно снова сводить?
— Так что же мне делать? — захлебнулся сухим порывом ветра Женька.
— Начальство сейчас этот вопрос решает, — Лялин развел руками, и Женька понял — никто ничего не решит.
В часть они вернулись под вечер, и Женьке доложили, что полковник Сутин поехал куда-то что-то согласовывать.
Женька кивнул головой и пошел к хоздвору.
Ровный асфальт, свежевыкрашенные баки и контейнеры с каким-то грузом — ничто не напоминало о бедламе, царившем в этом углу несколько лет назад.