Мурлов, или Преодоление отсутствия
Шрифт:
Утром Василий Васильевич, не выспавшийся и злой на самого себя, уехал на дачу. Два дня прошли в известных сельских радостях, а в воскресенье вечером Кукуевы, усталые, но довольные, вернулись домой. И только они помылись, поужинали и легли отдохнуть, наверху загремела музыка.
– Никак вселился кто-то? – сказала Галина. – Молодой, наверное.
Сорок третья наполнилась голосами, криками, непрерывной ходьбой и беготней.
– Отмечают новоселье, наверное? – сказала Галина и посмотрела на мужа. –
– А? Что? Нет. Я ничего, – Василий Васильевич с трудом собрался с мыслями, но так и не понял, что у него Галина спрашивает. – Голова что-то болит. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, однако, не выдалось. Наверху пели, плясали и орали до утра. Ночь прошла, как в аэропорту. Утреннее зеркало любезно показало Кукуевым их опухшие лица, на которых лежали тени и лихорадочно блестели глаза. Впереди была проклятая трудовая неделя. Кукуевы, не сговариваясь, оба ушли раньше с работы, чтобы раньше лечь спать и выспаться. Однако в 43-й квартире гуляние продолжалось и в эту ночь. На этот раз оно разнообразилось битьем посуды, падениями на пол и бранью.
– Загуляли, однако, – сказал Вась-Вась.
Самым тяжелым испытанием для Галины была бессонная ночь. Одна. Вторая была способна сделать из рыбы зверя. Она лежала с подушкой на голове и тяжело дышала. Но все-таки не сорвалась.
– Если и сегодня продолжится этот бардак, вызову милицию, – сказала вечером во вторник Галина. – Или пойду учиню там разгром.
Бардак, однако, продолжился и в два часа ночи кого-то из гостей били о батарею центрального отопления, которая гудела, как ЛЭП на морозе. Галина, слыша это, а также вопли избиваемого, пойти в 43-ю побоялась, но позвонить в милицию тоже не решилась. Ее отговорил Вась-Вась.
Под утро Кукуевых свалил Морфей и держал их в своих ватных объятиях до обеда. Они оба проспали все на свете, хмуро попили чай и вместе пошли на работу. Вась-Вась открыл дверь и ждал на порожке, когда Галина дорисует себе губы. В это время сверху спустилась шумная компания. Несколько парней и девок со смехом и криками спустились на первый этаж, с грохотом раскрыли входную дверь и с таким же грохотом закрыли ее. В подъезде до третьего этажа поднялась пыль.
– Эти, что ль? – спросила Галина.
Василий не мог ничего ответить, так как справлялся с собой. У него молотило в висках и давило грудь. Среди спустившихся девиц была Татьяна, и она чудом его не заметила. «Что было бы! Что было!» – с ужасом думал Кукуев.
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Да, я, пожалуй, пойду еще полежу. Какая тут работа? Ноги ватные. Весь дрожу. Сейчас позвоню и усну.
– Ладно, ложись, а мне сегодня обязательно надо отметиться. Поспи. На щеколду только не закрывай дверь, – и Галина заботливо пощупала тыльной стороной ладони лоб мужа.
Василий Васильевич вызвал врача на дом и ушел на больничный. Участковый врач посоветовала три дня полежать в покое и пить куриный бульон.
Две ночи Кукуев метался по своей квартире, как зверь в клетке, а сверху неслись вопли, дикая музыка, ругань, возня. Галина с детьми ушла к матери, а Вась-Вась для успокоения пил водку. Всю третью ночь Кукуев сочинял письмо в милицию о безобразиях, творимых в 43 квартире. Он мобилизовал все свои литературные способности, впервые после окончания средней школы, и на пяти листах убористым почерком воссоздал ужасающую картину оргий, разбойничьего притона и гнезда разврата. В конце письма Кукуев издавал вопль ужаса, взывал к защите и призывал органы восстановить порядок.
Отнес Кукуев заявление участковому Долбилову, и тот положил его под сукно. Если на пьянки да мордобои реагировать, никаких рук и ног не хватит, а уж голову точно снесут и не заметят. А насчет выстрелов – чего не померещится перепуганному обывателю ночью! Небось, нажрался на ночь пельменей под водку с кислой капустой, тут и не такое приснится! Сам резнул во сне, а толком не разобрал – выстрел померещился. Если б так все палили, можно было бы уехать куда-нибудь к едреней фене на полный пансион, а за получкой приезжать в День милиции.
Отнес Вась-Вась копии заявлений и в ЖЭУ, и в РУВД, и прокурору района, и сладкоголосому депутату Сиренову, а шестой экземпляр прилепил на водосточную трубу своего дома.
Кукуевы терпеливо ждали кардинального вмешательства властей. Их хватило еще на неделю. Каждый день Кукуевы звонили в ЖЭУ, участковому, в РУВД, прокурору, депутатам, все обещали разобраться и просили сообщить дополнительные факты. Одна водосточная труба ничего не просила и не обещала, так как не получала ни от кого никакого жалованья.
– Какие факты? Какие факты?! – кричал фальцетом Вась-Вась.
– Факты очень простые: кого убили, кого изнасиловали, ограбили, обворовали.
– Факты! Вашу мать! Я дам вам факты! – Кукуев бегал по квартире и соображал, где взять факты, чтобы дать их.
Судьба шла навстречу и предоставила ему факт, как говорится, лицом. Часов в одиннадцать вечера раздался звонок в дверь. Вась-Вась вздрогнул и похолодел. Что если Татьяна? Он бросился открывать дверь. На пороге стоял пьяный в дрезину вахлак. И вместо лица у него была харя. Это факт.
– Мне Ка-тю! – промычал факт, схватил Кукуева за рубашку и стал подтягиваться на ней, как по канату, в 41-ю квартиру.
Кукуев уперся обеими руками в довольное лицо и вытолкнул его, и захлопнул дверь. Парень стал бить в дверь ногами и орать:
– Катька! Убью, сволочь! Открой, говорю! Ты, паскуда, у меня дождешься! Я тебя спалю в твоей конуре!
Галина побагровела, схватила на кухне скалку, открыла дверь и со страшной силой опустила ее на голову бандита. Тот молча рухнул под дверь. Галина плюнула на него и с грохотом, от которого вздрогнул весь пятиподъездный элитный дом и просели балки из лиственницы, закрыла железную дверь. Слышно было, как сверху спустились, о чем-то посовещались в темноте, потом спустился кто-то еще и пострадавшего, в сопровождении матов и стонов, потащили наверх. И опять Кукуев увидел, как из соседского глазка светится глаз Федулы. Светится, наверное, уже лет триста.