Мурлов, или Преодоление отсутствия
Шрифт:
По обе стороны двери с лампочкой стояли по два дюжих санитара в желтых халатах и желтых чепчиках. У них, наверное, и трусы, и носки тоже были желтые. Поза у них была, хоть снимай исторический фильм: ноги на ширине плеч, руки крестом на груди, поскольку другого креста на груди не было, глаза поверх голов пациентов – не в переносном смысле, а в буквальном. Борода специально прошелся пару раз перед ними – взад и вперед – да, смотрели даже выше его головы. Значит, такая у них была сверхзадача. Желтый цвет и приболваненная поза сподручников Гиппократа не вносили в душу пациентов ожидаемого ими
Из кабинета никто не возвращался. Видимо, выходили в другие двери.
– Да, здесь только вход, – сказал Рассказчик. – Здесь одностороннее движение, как на всякой мировой магистрали.
Лампочка погасла, дверь распахнулась, как беззубая пасть (в проеме висела алая, с черными разводами, занавеска), голос пригласил нас, и мы, десять очередных человек, в том числе Боб с женой, Сестра с ребенком, Борода и Рассказчик, зашли в кабинет.
– А я уж было подумал, нас сейчас начнут делить, как при крепостном праве, – сказал Рассказчик. – Матерей и жен в одну сторону, детей и мужей – в другую.
– Типун тебе на язык, – сказал Борода.
В это время десятый по очереди спорил с одиннадцатым, кто из них кто, и оба не пропускали друг друга. Получалось как-то странно: десятый выталкивал одиннадцатого наружу, а одиннадцатый десятого наружу вытаскивал, но оба, тем не менее, оставались внутри. На это Рассказчик заметил:
– Несогласованные действия дают результат, противоположный любому действию.
Так и получилось: санитары взяли обоих вежливо за шкирку и выбросили из коридора, как щенков. Зашел двенадцатый с заметной радостью на лице. Дурачок, не продлил удовольствие ожидания. Ожидание – это единственное, что томит душу.
Кабинет был на длину десяти столов, стоявших с интервалом в два метра. Справа в углу на самом деле была еще одна дверь. Должно быть, туда все и выходили из кабинета. Приличный был кабинет, в таком хорошо усадить хорошеньких медсестер и гонять от стола к столу голых призывников на действительную военную службу. Особенно хорошо гонять их зимой, когда в кабинете всего градусов пятнадцать тепла и все члены у пацанов становятся кандидатами в члены.
На безукоризненно чистых металлических столах, покрытых пластиком, лежали градусники, секундомеры, аппараты для измерения давления, стетоскопы, спиртовки, аккуратные пачечки бланков рецептов, больничных листов. На сгибе раскрытых журналов лежали одинаковые шариковые авторучки на шнурочках, чтоб не стащили рассеянные товарищи. Перед каждым столом стояла кушетка, покрытая клеенкой и белой простынкой. В изголовье лежала не иначе как глинобитная подушечка.
Свободная стена была увешена плакатами, развенчивающими пагубное пристрастие к никотину и алкоголю. К сожалению, времени для ознакомления с печальными последствиями курения и пьянства у нас уже не было. И нам его никто не предоставил.
– Проходите по одному человеку к столу, – раздался тот же голос.
– Очень приятно, когда с тобой говорит Невидимка, – сказал Рассказчик, – спасибо, старина Герберт.
– Без эмоций, попрошу вас, – сказал голос.
Рассказчик неожиданно для всех нас по-идиотски вытянулся, выпятив живот и оттопырив зад, и отдал двумя пальцами честь, и стал уморительно похож на бравого солдата Швейка.
Подошли к столам. В углу слева Боб, потом Борода, справа от меня Сестра с ребенком, потом Рассказчик, жена Боба. У крайнего стола никого не было.
– Ребенка – на другой стол, – распорядился желеобразный врач.
– Как? – не поняла Сестра.
– Ребенка – на другой стол, – снова колыхнулось желе.
Сестра отвела ребенка к крайнему столу.
– Все готовы? Раздеться!
– Но тут нигде нет перегородок! – воскликнула Сестра.
– Повторяю: всем раздеться! Догола.
– Вам особое приглашение? – обратился ко мне пожилой врач.
– Не понял, – сказал я.
– Запишем, – сказал врач. – Не… понял… Раздевайтесь!
– Только после вас.
Я встал вполоборота к двери.
Врач с минуту молча смотрел на меня, а потом стал монотонно задавать вопросы. Его интересовало все: фамилия, имя, отчество, пол, год рождения, место проживания, образование, специальность, место работы… Видимо, он собирался ставить диагноз отдельно по каждому пункту анкеты. Когда он добрался до родителей, я на матери – любезно отослал его к ней и отказался отвечать на остальные интересующие его вопросы. Анкетой пусть занимаются кадры, сказал я.
– У нас анкеты занимаются кадрами. Давление?
– Сто двадцать на восемьдесят.
– Пульс?
– Шестьдесят четыре.
– Задержка дыхания?
– Минута сорок.
– Сколько раз мочитесь?
– А сколько надо? Послушайте, доктор, давайте ускорим этот процесс. Как вам удобнее, так и пишите. И вам так привычнее. А мне все равно.
– Хорошо. Температура? Тридцать шесть и семь. На учете онколога состоите? Не состоит. Дерматолога-венеролога? Нет. Нарколога? Нет. Жалобы есть? Нет. Рост? Сто восемьдесят два. Вес? Восемьдесят два. Объем груди? Сто восемь. Зрение? Единица. Глаза – два. Слух? А вот слух проверим. Что-то слухов стало много. Отойдите к стенке. Отвернитесь. Нет, не для расстрела. Зажмите одно ухо. Любое. Шесть.
– Десять.
– Хорошо. Теперь другое, противоположное. Семнадцать.
– Сто одиннадцать.
– Так, слух прекрасный. Плоскостопие – нет. Язык – не обложен. Моча, ага, моча – в пределах. Желудочный сок…
– Желудочного сока много, – сказал я. – Хватит на индейку.
– Желудочный сок – выше нормы. Нужна послабляющая молочно-огуречная диета. А в остальном у вас, как у космонавта.
– Можно в космос?
Врач, не отвечая, записал, что я здоров, коэффициент анормальности составляет семнадцать процентов.
– Так, теперь прививочку и можете быть свободны. Готовьте руку, – врач стал возиться со шприцем и ампулами.
– Я и так свободен, без прививки. Вот эти трое, и дама с ребенком, кстати, тоже. Они все со мной. Предупредите коллег. Во избежание эксцессов.
Врач подумал и согласился с моими доводами. Его коллеги также не возражали. Шприцы с вакциной экономятся, только-то и всего. Хотя врач, осматривающий Сестру, недовольно пробурчал себе под мясистый нос, что всех женщин надо прививать, как деревья, чтобы приносили плоды. Он, видимо, что-то спутал.