Мускат утешения

О'Брайан Патрик

— Проклятая галерея. Я только–только раздобыл новый умывальник. Фарфоровый, невероятно изящный.

— Да, сэр. Выбрать шкоты еще, сэр?

— Нет, уже почти конец вахты.

Остаток дымки на востоке засиял очень нежными оттенками золотого и розового, а солнце отстояло от воды едва ли на собственную ширину. Джек внимательно вгляделся в море за бортом и в кильватерную струю. Он был почти уверен в том, что скорость выросла минимум на сажень, но желаемое так легко принять за действительное:

— Что ж, может быть. Когда светло, проще разглядеть часы.

— Восемь

узлов и ровно сажень, если угодно, сэр, — сообщил вахтенный мичман Рид несколько мгновений спустя.

При этих словах «Корнели» выстрелила. Ядро взметнуло фонтан воды ближе, чем в пятидесяти ярдах за кормой: фрегат выдерживал темп погони. «Что ж, это воодушевляет», — заметил про себя Джек. Он остался на палубе понаблюдать закат, осветивший француза недолгими лучами великолепия. Когда пятью минутами спустя Обри спустился вниз, с востока на море уже надвигалась темнота, а Луна заметно прибавила.

— Сэр, — сообщил Киллик внизу у трапа, — я перенес ваши спальные принадлежности в каюту бедного мистера Уоррена. А мистер Сеймур рад–радешенек остаться с мичманами, пока вашу спальню не приведут в порядок.

Лицо Киллика приняло то напряженное выражение, с которым он или скрывал правду, или предлагал ложь. Джек прекрасно знал, что его стюард без особой нужды навязал все это Сеймуру и кают–компании. Они и сами бы наверняка предложили такой же вариант.

— Понял. Сыграй побудку ящику портвейна восемьдесят седьмого года.

После этого Джек отправился в кают–компанию. Все офицеры, кроме Ричардсона, собрались вокруг разложенной на длинном столе карты:

— Джентльмены, я вынужден злоупотребить вашим гостеприимством сегодня, если позволите. Кормовая каюта должна остаться освещенной, и если «Корнели» продолжит нас обстреливать, то для поддержания в них боевого духа мы должны отвечать. — Кают–компания заявила, что все очень рады. Джек продолжил. — Мистер Филдинг, простите что говорю здесь о делах службы, замечу только, что, когда мы войдем в пролив, следует бросать лаг каждую склянку. Подвахтенные могут повесить койки, чтобы поспать перед завтрашним днем, и можно разжечь огни на камбузе. И наконец, я беру ночную вахту. Заступлю после того, как поужинаю. Благодарю вас за доброту, мистер Сеймур. — Сеймур склонил голову в поисках изящного ответа, но прежде чем он нашелся, Джек спросил: — Доктор, можем ли мы посетить лазарет, пока разжигают огни?

— Вот что я тебе скажу, Стивен, — признал он, пока друзья шли рядом. — Я знаю, как тяжко, когда над вами нависает капитан — все сидят по струнке, не рыгнешь и пошлую историю не расскажешь. Так что я приказал достать ящик нашего портвейна восемьдесят седьмого года. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Очень сильно возражаю. Заливать этот уникальный напиток в глотки моих товарищей по столу — богопротивно.

— Но жест они оценят, и это хотя бы частично снимет напряженность. Не могу выразить словами, как это неприятно чувствовать себя брюзгой, чей уход все встретят с облегчением. В этом отношении тебе повезло больше. На тебя они смотрят без уважения. Ну, то есть, без чрезмерного уважения. Имею в виду, что они, разумеется, невероятно уважают

тебя, но не смотрят на тебя как на высшее существо.

— Правда? Сегодня днем на меня точно смотрели как на крайне нежелательное существо. Все проклинали меня как брюзгу, придиру и ворчуна.

— Ты меня поражаешь. Тебя что–то расстроило?

— Я отложил труп для вскрытия, интересный случай мартамбля. Хотел просить твоего разрешения, как положено на службе. Но до этого чья–то преступная или слишком деловитая рука зашила его и положила вместе с теми, кого собирались хоронить.

— Ну и упырь же ты, Стивен, клянусь честью.

* * *

Ужин вышел мрачным, но исключительно обильным. Хотя собравшиеся и не прослужили вместе очень долго, но пережили столько превратностей судьбы, словно проплавали лет пять. Это уменьшило неизбежную официальность. Сеймур, конечно же, в первый день членства в кают–компании ничего не говорил, а Стивен, как обычно, витал в облаках, но Филдинг и особенно Уэлби решились рассказать довольно длинные истории. Несмотря на предсказания мистера Упыря, портвейн 1787 года всем понравился. Возможно, некоторую роль в этом сыграла необычно громкая реплика Киллика: «Я разлил по графинам восемьдесят седьмой год, сэр, пробка совсем застыла, вино такое старое». По кругу шел уже третий графин, когда Стивен, громче ретирадного орудия над головой, внезапно поинтересовался:

— Это же шлюп или нет?

От доктора они слышали довольно странные вещи, но до сих пор ничего столь запредельно странного. Так что на некоторое время воцарилась тишина.

— Вы имеете в виду «Мускат», доктор? — наконец–то уточнил Джек.

— Разумеется «Мускат», благослови его Господь.

— Аминь. Но он не может даже теоретически быть шлюпом, пока я им командую, знаете ли. Если бы на квартердеке стоял коммандер, «Мускат» был бы шлюпом, но я имею честь числиться в списке пост–капитанов. Это делает «Мускат» таким же кораблем, как и любой трехпалубник во флоте. Как такая дичь взбрела вам в голову?

— Я размышлял о шлюпах. Один мой друг написал роман и показал мне, чтобы я оценил его как моряк.

Кают–компания с застывшими лицами уставилась в тарелки.

— Счел этот роман неплохой историей, за исключением того, что главный герой, командуя шлюпом, захватывает французский фрегат. Но теперь мне пришло в голову, что «Корнели», несомненно, фрегат, а мы, пусть и маленькие, планируем его захватить. Так что, возможно, мое мнение не имело оснований, и на деле шлюпы захватывают фрегаты.

— О нет, — послышались восклицания, — доктор совершенно прав… ни разу в истории королевского флота шлюп не захватывал фрегат… это было бы плевком в лицо природы.

— Но с другой стороны, — рассудил Джек, — корабль шестого ранга примерно одного водоизмещения и веса бортового залпа со шлюпом проделывал подобное. Присутствие пост–капитана и его нравственное превосходство меняют суть дела. Бокал вина с вами, сэр. Теперь, джентльмены, через несколько минут будем менять вахту. Так что хочу поблагодарить за прекрасный ужин, взгляну на небо и прилягу.