Муссон. Индийский океан и будущее американской политики
Шрифт:
Этот вице-король, прозванный Цезарем Востока, занял Ормуз и захватил Малакку, откуда отправлял экспедиции – разведывать и при удачных обстоятельствах покорять Ост-Индию. На острове Сокотра он возвел крепость, чтобы частично закрыть Баб-эль-Мандебский пролив и отнять у арабских торговцев возможность добираться до Индии через Красное море [20]. Стремление д’Албукерки закрыть мусульманам всякий доступ к Индийскому океану в конце концов почти истощило силы Португалии. Действуя за тысячи километров от родной страны, мореплаватель никогда не имел в распоряжении более 4000 матросов и располагал довольно малой эскадрой. К тому же д’Албукерки был сравнительно пожилым человеком, давно шагнувшим за пятидесятилетний рубеж [21]. В непрестанной борьбе он силой создал на устрашающе бескрайних океанских просторах зыбкую империю. Нынешняя всемирная система судоходства, кое-как возглавляемая американцами, должна создать нечто стратегически подобное, опираясь на содействие индийцев и – будем надеяться – китайцев. Другого выхода из положения попросту нет.
Несмотря на достижения д’Албукерки, многое осталось как было. Вокруг Индийского океана перемены происходили постепенно даже тогда, когда португальский империализм расцветал пышным цветом. «Туземные империи и торговые государства сохранили свое господство и остались по большей части нетронутыми, хотя европейцы сновали и суетились… у их “опушек”», – пишет ученый Фелипе Фернандес-Арместо [22]. Если на оманских берегах высилось несколько португальских твердынь, то в глубине страны, в пустынях, не было ни единого укрепления. Правда, португальцы сумели закрыть Красное море для мусульманского судоходства – в соответствии со стратегией, нацеленной на фланговый охват ислама. Они также одолели мамелюкский (египетский) флот в Аравийском море [23]. Но если открытое море могло считаться владениями христиан, то значительная часть побережий и все внутренние области оставались мусульманскими.
Как первая из империй, возникших в Новое время, Португалия оказалась не только слабейшей, но и самой средневековой по сути. Ее мореходы взламывали двери в окружающий мир – однако платили за это чудовищную цену. Португальцы не столько открывали для себя Восток, сколько чинили «пиратские набеги» на него, разрывая и разрушая – пусть и медленно – взаимовыгодную и мирную сеть морской торговли, целые столетия связывавшую арабский и персидский мир с дальневосточными странами. Между прочим, враждебная всему остальному миру замкнутость Китая и Японии родилась из горького опыта, полученного при встречах с португальцами. В действительности португальцы представляли жителям Востока не современный им Запад, а Европу, какой она была в позднем Средневековье.
Жесточайшие битвы за обладание Марокко, длившиеся без малого столетие, притупили португальскую чувствительность. Иберийская солдатня почти не отличалась от разбойников с большой дороги [24]. У португальцев изощренное, вполне современное стратегическое планирование шло рука об руку с повадками, которые временами напоминали о самых страшных деяниях инквизиции. Эти моряки считали восточных жителей язычниками, а потому свирепствовали напропалую и повествовали о совершенных злодействах безо всякого стеснения. Британский историк Дж.-Х. Плам писал:
«Они зверски уничтожали экипажи захваченных мусульманских фелук. Некоторых пленников развешивали на реях как живые мишени для учебной стрельбы. Другим отсекали кисти рук и стопы, а затем отправляли шлюпки, наполненные обрубками, к местному властелину, советуя ему приготовить жаркое из человечины. Не щадили ни женщин, ни детей. На заре своих плаваний португальцы грабили и отнимали почти так же часто, как и покупали. <…> Звавшие себя сынами Христовыми, они ходили по колено в крови, но возводили церкви, строили духовные семинарии, поскольку, в конце концов, с их точки зрения, весь этот разбой считался своеобразным крестовым походом, и, сколь ни велико было земное воздаяние, доставшееся Васко да Гаме <…> и ему подобным, посмертное, полагали португальцы, окажется еще большим» [25].
Да Гама искал «христиан и пряности». Он успел наполнить корабельный трюм перцем, а по дороге домой потопил у индийских берегов судно, везшее из Мекки 700 мусульманских паломников [26]. В 1507 г. д’Албукерки разграбил и сжег Маскат. Португальские флибустьеры обосновались на Цейлоне и в Бирме, после чего продали в рабство десятки тысяч туземцев. Подобные действия наравне с завоеваниями размаха, какого сумели достичь португальцы, говорят о крайней узости религиозных взглядов и фанатизме, не ведающем сомнений. Если «сомнение, – как пишет Т. Э. Лоуренс в книге “Семь столпов мудрости”, – это наш современный терновый венец», то португальцам до наших современников было далеко [27]. Британский ученый Ч. Р. Боксер отмечает: невзирая на мимолетные колебания и опасения, «уверенность в том, что с ними Бог и что Божий Промысел прямо поощряет и направляет их поступки», служила решающим фактором. И не только, как пишет Боксер, при захвате марокканского города Сеуты в 1415 г., но и на всем протяжении XV и XVI вв., пока португальцы нащупывали путь мимо западноафриканского побережья на юг и далее – в Индийский океан [26] .
26
Некоторые критические взгляды Боксера, изложенные в его главной книге «Португальская мореходная империя» («The Portuguese Seaborne Empire»), подвергает сомнению ученый Холден Фербер, который считает, что в эпоху парусного мореплавания между азиатами и европейцами существовало тесное сотрудничество. См.: Ashin Das Gupta, M. N. Pearson, eds. India and the Indian Ocean, 1500–1800. Kolkata: Oxford University Press, 1987. P. 131.
Полагавшие себя избранным народом, которому сама судьба назначила быть мечом истинной веры, португальцы являют пример такого неустрашимого и часто экстремистского религиозного национализма, какой в истории встречается не часто [28]. Впечатляющие и безудержные португальские завоевания на берегах Индийского океана мало чем отличаются от арабских завоеваний в Северной Африке, происходивших девятью веками ранее. Нам, на Западе, где теперь стираются межнациональные границы и стихла межнациональная рознь, стоило бы вспомнить: боевой дух по-прежнему остается ключом к военной победе. В особенности боевой дух, укрепляемый ограниченными и незыблемыми убеждениями, зачастую возникающими на почве религиозной либо националистической. Воинствующее начало, которое воплощали собой средневековые арабы и позднесредневековые португальцы, преследует нас и поныне. Дальнейшее могущество американской державы в значительной степени зависит от того, насколько решительным образом Америка противостанет врагам – фанатикам, верящим в свою правоту крепче, чем Америка – в свою.
Португальская империя была одновременно рабовладельческой и военной. Если у испанцев, завоевавших Новый Свет, покоривших Мексику и Перу, новыми землями правили гражданские чиновники (во всяком случае, поначалу), то подавляющее большинство мужчин-португальцев, отплывавших из Лиссабона к берегам Западной Индии, были солдатами. «Сия земля есть неспокойная область наших завоеваний», – писал францисканский проповедник, следивший за событиями из Гоа, в конце XVI в. [29].
«Неспокойной областью» было все пространство за мысом Доброй Надежды – от Берега Суахили в Восточной Африке до Тимора в Индонезийском архипелаге. Все это пространство звалось у португальцев «Эштаду да Индиа» (Государство Индийское). Собственно, о целом бескрайнем Востоке говорилось «Индия» или «Индийские края», ибо, как мы уже видели, арабы, персы, индусы и другие торговцы превратили земли и воды Востока в своеобразную культурную систему – единую и благодаря предсказуемым ветрам-муссонам легко досягаемую в любой своей точке.
Чтобы яснее понять, каким образом сумели португальцы столь быстро утвердиться во всей этой части света, нужно помнить: если климатическая, культурная и торговая система объединяла берега Индийского океана, то с точки зрения политической этот обширный регион пребывал в разладе – можно сказать, в практически полной неразберихе. Целые скопища маленьких и слабых государств могли быть легко завоеваны решительным пришельцем или подпасть под его влияние. На примере Омана мы убедились: море объединяет людей, а из материковой глубины часто приходит хаос.
Ни одна географическая карта, когда-либо нарисованная человеком, не могла бы превзойти культурным и политическим разнообразием карту Индийского океана, какой она была в начале XVI в. Карта отображала контролируемую анархию. Давайте для начала двинемся с запада на восток. Прибрежная полоса Восточной Африки усыпана суахильскими городами-государствами; важнейшие среди них – Килва, Момбаса, Малинди. Арабский язык, пересыпанный персидскими словами и оборотами, был для них, так сказать, международным. Продвигаясь вдоль берега к северу и далее минуя Аравию, португальцы видели Оман и множество других государств и племен, ряд которых оставался независимым, но большинство находилось под властью мамелюков (чужеземных рабов, обращенных в ислам и правивших Египтом, Сирией и Хиджазом на западе Саудовской Аравии с XIII по XV в.). Еще далее к востоку, близ вод Персидского залива, новая шиитская династия Сефевидов (Иран) распространяла свое владычество на внутренние материковые области. Близилось ее столкновение с оттоманскими турками-суннитами – столкновение, быстро истощившее силы обеих держав. А Индию, которую по-прежнему делили между собой индуисты и мусульмане, вот-вот должны были завоевать и покорить Великие Моголы, шедшие из тюркской Средней Азии. На землях Северной Индии существовали мусульманские княжества Гуджарат, Дели и Бенгалия. Прочие мусульманские султанаты на южном плоскогорье Декан враждовали друг с другом и с индуистской Виджаянагарской империей – той самой, с которой д’Албукерки заключил союз, чтобы легче утвердиться в Гоа. Арабские и персидские торговцы кишели по всем индийским побережьям и на острове Цейлон, в свой черед разделенном буддистами-сингалами и тамилами-индуистами на отдельные области.