Муж объелся груш
Шрифт:
– Не буду, – кивнула я испуганно. А доктор открыл дверь и позвал Феерабля, который, оказывается, дожидался меня в коридоре.
– Вы ей кто?
– Я ей – руководство, – серьезно отрапортовал он.
– Так вот, докладываю. Я ее с вами отпускаю, госпитализировать не буду, но ей нужно пару дней отдохнуть и не нервничать.
– Ладно, – потупился Федор Иванович. А как же, ведь это кто источник моих нервов? Конечно, он! – Обещаю, нервничать она не будет.
– И еще, она у вас похудеть пытается путем полной голодовки. Это плохо. Может быть, как-то повлияйте. Этого же нельзя. Ее надо кормить. Поговорите с кем-то. С ее родными, например.
– Худеть? Зачем? – удивленно вытаращился на меня Феерабль.
– Что бы вы понимали! – фыркнула я и села на кушетке. –
– Но ты же и так совсем худая! – воскликнул Феерабль.
– Да что вы говорите, – всплеснула руками я, пытаясь встать. Голова еще немного кружилась, но мне стало определенно лучше.
– Я тебе говорю, что это глупость какая-то, – нахмурился он, беря меня под белы руки. – У тебя и так прекрасная фигура.
– Все-то вы врете, гражданин начальник, – промямлила я и плюхнулась на сиденье в автомобиле. Феерабль завел двигатель и потихонечку тронулся с места, задумчиво поглядывая на меня. Интересный у нас получился тест-драйв. По крайней мере, появилась определенная уверенность, что рабочее место я никак не потеряю.
Глава 5
Любовь с первого взгляда начинается после
второй бутылки
В тот день и час, когда я сидела в фирменной машине вместе с моим уже почти нестрашным начальником и глядела, как московский вечер опускается на запруженный город, меня вдруг посетила странная мысль, которая никогда до этого даже не мелькала в моей голове. Оказывается, я совсем-совсем себя не знаю. Странно, не правда ли, дожить почти до двадцати семи лет, чтобы понять, что каждое утро в зеркале видишь совершеннейшую незнакомку? Что ты живешь, думаешь о себе что-то, как-то себя представляешь – но на самом деле ничего о себе не знаешь. Что я, собственно говоря, такое? Скучнейшее создание, плохая фигура, невразумительное лицо, тусклые, хоть теперь и белые волосы – но только разве это может что-то изменить? Нет, еще вчера я бы сказала, что я безнадежна. Или что надоела и не интересна никому, даже самой себе. Но почему – вот в чем вопрос – я в этом так уверена? В том, что я ни на что не способна, – это понятно. В этом меня убеждали с самого детства. Мама, папа, сестренка тоже, добрый человек. Что еще? Я уверена, что не умею одеваться. Почему? Ну, наверное, потому, что, когда я смотрю на себя в зеркало, мне сразу хочется убежать на Северный полюс или куда-то туда, где зеркала запрещены законом. Иными словами, мне еще ни разу не понравилось то, что я видела в зеркале. Нет, бывало, конечно, иногда, когда вдруг я являлась себе в каком-то ракурсе, на секундочку, на момент, с какого-то полуоборота головы, специального или случайного взгляда. И тогда я, удивленная, смотрела и говорила:
– А ведь я почти симпатичная!
Но в моей голове тут же звучали ответы:
– Что ты нацепила? Тебе нельзя носить юбки, у тебя кривые ноги, надень лучше джинсы, – это голос мужа.
– Что это за прическа? Тебе это не идет! – это свекровь, которая хоть и человечнейшая особа, но всегда считала, что волосы у меня ужасные и укладываю я их ужасно. Что так и было, потому что я, стараясь хоть как-то выжить с ТАКИМИ волосами, просто затягивала их в хвост, чтобы не было видно.
– Что ж ты за дура-то такая набитая? Ведь ты простых вещей не понимаешь! – это Людмилка, подруга моя обожаемая, но даже она считала всегда, что я непроходимая тупица. И я была уверена, что она права. Что я понимаю в этой жизни? И самое главное, повторюсь:
– Ты ни на что не способна! – это от всех, от мамы-папы, Нинэли (ты просто жалкая простушка, кому ты нужна – даже алкашу последнему не сдалась) до моего бывшего.
– От тебя никакого проку, ты даже не можешь мужу завтрак нормальный сделать. Рубашку погладить! Что за пустая женщина?! Зачем с тобой жить? Мне проще жениться на стиральной машине, будет больше пользы.
Огромный хор самых разных голосов всю жизнь твердил мне это, от самых близких людей до абсолютных незнакомцев. Взять хотя бы Феерабля, ведь он-то тоже с первых же минут моего появления на рабочем месте решил, что я – пустая трата времени, не смогу нормально трудиться. Почему он так решил? Почему даже я сама была в этом так уверена, ведь смогла же на самом деле. Вот уже почти месяц я работаю ничуть не хуже других, показатели у меня растут. Даже сейчас – ведь доехала же я до ворот, хотя вообще не умею водить. Смогла же? Почему же я продолжаю думать, что я – ничтожество? С чего я вообще это взяла? Стоп, а разве так бывает, что у ничтожества огромная сила воли? Скажите честно, бывает? Нет? А у меня есть. Ведь не может не быть большой силы воли у человека, который решил похудеть и похудел, да так, что упал в голодный обморок.
– Скажите, Федор Иванович, а куда мы едем? – спросила я, провожая взглядом мелькающие за окном машины огни.
– В одно место, – тихо ответил он. – Ты можешь еще подремать.
– Я не сплю, – помотала головой я, но послушно замолчала и прикрыла глаза. Я никогда не думала, что у меня есть сила воли. Может быть, просто ее раньше не было? Возможно такое? Нет, подумала я, наверное, просто раньше не существовало ничего, что бы я хотела с такой силой. И дело в том, что я вообще в жизни мало чего хотела. Разве что чтобы меня любили. Чтобы… чтобы я была кому-то нужна, такая жалкая и бессмысленная. Это какой-то замкнутый круг. Если у меня есть сила воли, значит, никакая я не жалкая и не бессмысленная. У меня есть что-то, о чем я понятия не имела. Оно было, а я о нем и не подозревала. Может, я не такая уж уродина? Не такая, какой видит меня Нинэль. Не такая, какой я вижу себя сама, когда смотрю в зеркало.
– Мы приехали, – тихо сказал Феерабль. Я вздрогнула и приподнялась на сиденье.
– Куда? На работу? – Но за окном не было ничего, отдаленно напоминающего автосалон.
– Не на работу. Далась тебе эта работа, – отмахнулся он, вылезая из машины.
– Что это? – удивилась я, когда он помог мне выйти. Мы стояли на проспекте, перед каким-то красивым невысоким особняком с надписью «Тоскана».
– Это? Ну, скажем, это то, что доктор прописал, – усмехнулся он и открыл передо мной тяжелые дубовые двери.
Я прошла внутрь, пребывая в полнейшем недоумении. Мысли все еще судорожно метались по моему собственному внутреннему миру, в котором теперь была полнейшая путаница, и я с трудом воспринимала реальность. Кто я? Где я и почему? Мы вошли в зал с кучей столиков, накрытых сияющими от синьки и крахмала скатертями. Гомон и шум окружили и окутали нас, я растерянно посмотрела на начальника, который деловито тащил меня куда-то в глубь зала.
– Мы тут зачем? – попыталась выяснить я, но Феерабль только пожал плечами.
– Кажется, это очевидно. Будем тебя кормить.
– Что? – вытаращилась на него я. – Я не… зачем это? Нет, я не буду.
– Считай это условием получения работы. Поужинай со мной, или я завтра же тебя уволю!
– На каком основании? – возмутилась я.
– На основании физической непригодности.
– Не имеете права. И вообще, вы мне обещали, – у меня задрожали губы, отчего он сразу же задергался и сунул мне салфетку.
– Слушай, хватит дурью маяться. Оставь ты в покое работу, пойми – ты упала в обморок. Нельзя так с собой. Зачем ты это делаешь? Если уж ты хочешь работать у меня в отделе, ты должна… – Он замолчал, подбирая слова. – Я вообще не понимаю, как это можно – не есть. Мы не в блокадном Ленинграде. Как это возможно? И как давно ты это… ну, худеешь?
– Послушайте, Федор Иванович. Согласитесь, это мое личное дело. И я ничего не хочу. Не с вами, по крайней мере, уж точно. Почему вы меня сюда привезли? Мы должны были вернуться на работу, – дезориентированно озиралась я. Тут, в этой накрахмаленной «Тоскане», я чувствовала себя в высшей степени странно. К тому же мне надо было остаться одной и подумать о… о себе.
– Это могло быть вашим личным делом, если бы вы упали под ноги кому-то другому. И вообще, я ваш руководитель, вы должны меня слушаться. Я закажу вам мяса и вина. И салат. И вы все съедите, – заявил он уверенным, не терпящим возражений тоном.