Мужчина, который забыл свою жену
Шрифт:
— Кажется, я в твоей спальне… — игриво протянула она.
— Угу, — пробурчал я, отводя глаза, якобы разглядывая чайник на прикроватной тумбочке.
— Почему ты не ложишься?
— Да так, решил вот приготовить чаю.
И потащил чайник к раковине, неловко грохнув им прямо об кран.
— Всё в порядке?
— Нормально, — отозвался я. — Этот чертов чайник не помещается в раковину. И как они предполагали им пользоваться? Идиотизм!
— Можно наполнить из чашки. Или налить под краном в ванной.
Мэдди села в кровати, и я заметил, что она опять начала носить мои футболки, а это, как
Я грохотал чашками и блюдцами и с яростью разрывал упаковки чайных пакетиков. Я предложил Мэдди чаю, и она, сделав глоток, сказала, как чудесно, когда тебе подают чай в постель. Ответной улыбки у меня не получилось, и я проворчал, что терпеть не могу эти крошечные пакетики стерилизованного молока. Пришло время озвучить моё возмущение её поступком. Я понимал, что могу всё разрушить, но не в силах был дальше сдерживать гнев. Я покосился на неё — как она удобно устроилась в подушках, едва заметные вмятинки на нежной светлой коже. Она ответила мне лукавой улыбкой и вдруг стянула с себя футболку — полностью обнаженная женщина посреди мягкой белоснежной постели.
— Почему бы нам не заняться сексом, а потом спуститься вниз и плотно позавтракать?
— О господи, о господи… — стонал я несколько минут спустя. — Какая же ты красивая…
— Перестань! — ворчала она. — Представляю, на кого я похожа — спросонья, патлы спутаны, мешки под глазами.
Теперь, когда мы занимались сексом, история с заменой замков была пересмотрена и сочтена банальной и несущественной. И вообще моя пьяная выходка с разбитым стеклом вполне оправдывала решение Мэдди не впускать меня в дом. «Примирительный секс» всегда более страстный, чем секс обычный, — представляете, каков должен быть «примирительный секс после развода». Я лежал в «миссионерской позиции», но мы уже знали друг друга достаточно хорошо, чтобы она признала, что это не самый удобный вариант. Так что мы легли на бок лицом друг к другу, и я ласкал ее, как много лет назад, когда она была беременна Джейми. Не помню, чтобы у нас с Мэдди был когда-нибудь такой секс. И неважно, что она периодически хихикала — как забавно, мол, тарахтит машина — или вслух интересовалась, хранит ли мама на чердаке её школьные тетрадки.
После завтрака мы гуляли в порту, рассчитывая купить подарки родителям — в благодарность, что присматривали за домом и собакой. Но в это время года были открыты только почта и супермаркет, и Мэдди разрывалась между льняными салфетками с изображением ирландских победителей Евровидения и баночкой живых морских червей. В разгар лета пристань гудела: местные мальчишки, пахнущие рыбой, с воплями прыгали в море; туристы в мохнатых джемперах вываливались из паба с подносами, заставленными «Гиннессом» и заваленными пакетиками чипсов. Но сегодня, когда жизнь в деревне замерла, она казалась собственным привидением: лодки укутаны влажным брезентом; плотные жалюзи, словно наглазники, прикрывали окна закрытых на зиму дачных домиков.
— Хочешь съездить в Баркликоув? Искупаться напоследок?
— Нет уж, спасибо, не хочу второй раз рисковать — ещё пневмонию подхвачу. Да здесь и так здорово — может, сходим на мыс?
— Ты права, чудное место. Надо было нам тогда остаться в пабе, а не ставить эту чёртову палатку.
—
Она не вкладывала никакого особого смысла в эти слова, но прозвучали они так, словно подводили итог нынешней ситуации. Мы смотрели на качающиеся на волнах яхты, слушали шум проводов, постукивающих по алюминиевым мачтам.
— Я уехала в Западный Корк, чтобы подумать, — нарушила молчание Мэдди. — И вчера, сидя у костра в Баркликоув, приняла окончательное решение.
Сердце моё бешено колотилось, когда я невольно прошептал:
— И что ты решила?
Она взяла обе мои руки в свои, посмотрела прямо в глаза:
— В следующий раз, когда соберусь поплавать в Атлантике в апреле, обязательно куплю гидрокостюм.
— Разумно… И я могу не болтаться рядом, с твоими свитерами.
— О, а вот это совсем другое дело. Я бы предпочла, чтобы ты был рядом.
В небе над нами хором захохотала пара чаек. Секунд через двадцать Мэдди прохрипела:
— Не мог бы ты слегка разжать руки, а то я задыхаюсь?
Мы шли к утёсам, и я держал её за руку, и она не отбирала её, а тропинка становилась всё уже, и идти за руку было страшно неудобно. А за деревней ещё и ветер усилился. Но мы всё же добрались до утеса, возвышавшегося над бухтой, и присели на лавочку, которую какой-то скорбящий муж установил в память о своей упокоившейся жене.
— Взгляни на даты, — показал я. — Они были женаты пятьдесят пять лет. Как думаешь, мы столько продержимся?
— Как знать. Ты завтра можешь завести интрижку на стороне, и мне придётся убить тебя…
— За что? Неужели это самое страшное преступление?
— Конечно, нет. Если ты сразу же сознаешься в случайной измене, я, может, и прощу тебя. Но если я всё узнаю сама, что ж, буду убивать медленно и мучительно, а потом выложу видео в YouTube.
— Вот в это с трудом верится — чтобы ты сумела что-нибудь выложить в YouTube.
Мы вспоминали, как первый раз приехали сюда на каникулы, как взяли напрокат велосипеды, погрузились на паром до Клиар-Айленд, как ели бутерброды, прихваченные из паба, купались на пустынных пляжах. Отыскали невероятно красивое озерцо в холмах над Бэллиде-хоб и провели там несколько дней на опушке леса в полном одиночестве. Мы искренне наслаждались чередой воспоминаний. В годы ссор и скандалов романтические истории укрывались в глубоком подполье, поскольку ничем не могли помочь в военных действиях, ныне же эти народные сказания должны были стать частью мирного процесса. Мы писали новую историю своего брака, соответствовавшую новому финалу — для счастливой, любящей разведенной пары.
— Слушай, а мы официально уже разведены?
— Нет пока, через несколько недель состоится последнее слушание, но мы же туда не пойдём.
— Может, всё-таки сходим? — в шутку предложил я.
— Ну конечно, да! Я надену свадебное платье, а ты свой лучший костюм, и на выходе нас забросают конфетти, а потом будет грандиозный банкет!
— Ух ты, фантастика…
— Что — фантастика?
— Ты опять устраиваешь всякие безумства!
Я понял, что должен сделать всё как полагается, и у лавочки на ветреном утесе, что стоит в нашем любимом месте на свете, я опустился на одно колено, взял её за руку и произнес: