Мужчина на одну ночь
Шрифт:
– Привет, док, – поздоровался Зак с Рейлли. – Звоню, чтобы узнать, как там насчет точного времени смерти Дункана Моррела?
– К сожалению, точное время установить сложно: прошлой ночью было довольно прохладно, трупное окоченение шло медленно. Так что Моррела могли убить задолго до того времени, о котором я говорил сегодня утром в предварительном заключении.
– А по трупным пятнам нельзя установить? – поинтересовался Зак.
– Увы. Он потерял слишком много крови, трупных пятен практически нет.
– Док, вы меня зарезали без ножа! Если я не буду знать точного времени смерти, то ничего не смогу сделать. Прошу вас, назовите час хоть
– Ну… я бы сказал, что убийство произошло между полуночью и шестью часами утра.
– А поточнее нельзя?
– Нет, сэр.
Зак поблагодарил доктора и повесил трубку. Выходило, что у Клер не было алиби… «Так ей и надо!» – раздраженно подумал Зак. Когда он нуждался в ее поддержке, ей не было до него дела. Вместо того, чтобы встать на его защиту, она, опустив голову, молча смотрела на свои туфли, когда он, оскорбленный отказом ее отца, развернулся и в отчаянии зашагал по улице, абсолютно не зная, где взять денег, чтобы похоронить мать.
Зак прекрасно понимал, что все это уже в прошлом, что в то время она была всего лишь девчонкой и беспрекословно выполнила волю своего властного отца, а Алекс Холт умел манипулировать не только собственной дочерью, но и целым городом. Все это Зак понимал, но в глубине души не мог простить Клер, что она era не поддержала в ту минуту. Однако на самом деле его больше оскорбляло то, что она до сих пор относится к нему пренебрежительно…
Распрощавшись с Ванессой Трент, Клер дождалась прихода своей помощницы и отправилась на ленч. Она вышла из магазина вместе с Люси и неторопливо пошла по кирпичной дорожке, пересекающей старинную площадь, окруженную высокими тополями. По периметру площади стояли побеленные известью глинобитные дома, построенные в мексиканском стиле. Здесь располагались в основном магазинчики, торгующие индейскими украшениями, небольшие рестораны и, разумеется, бесчисленные лавочки, в которых продавались различные сувениры и майки с яркими надписями.
В незапамятные времена площадь служила местом, где вожди племен собирались на важный совет. Сейчас коренные жители в основном обслуживали туристов. Мелкие ремесленники сидели на домотканых одеялах или плетеных циновках, разложив перед собой серебряные браслеты, кожаные ремни, различные украшения или керамику, и зазывали прохожих. Если кто-нибудь останавливался, начинался яростный торг, и без покупки его уже не отпускали.
Туристический сезон в Таосе длился недолго – всего лишь с конца июня по сентябрь. Обычно туристы сначала останавливались в Санта-Фе, а затем на несколько дней заезжали в Таос, чтобы посмотреть на местные достопримечательности. Клер снова подумала о том, что будущее ее салона всецело зависит от того, насколько успешным окажется этот сезон. Сейчас же
она была по уши в долгах и уповала только на то, что приезжающие в Таос туристы не пройдут мимо «Восходящего солнца», а непременно побывают у нее и не уйдут без покупки.
– Привет, Лусия! – Клер помахала рукой молодой индианке, которая поздоровалась с ней по-испански и сразу же вновь принялась расхваливать свой товар.
Клер срезала угол площади и, подойдя к величественному канадскому тополю, села на скамейку в его тени. В чистом горном воздухе звонко разнесся мелодичный звук церковного колокола. От запаха тортильи, испеченной на сосновых углях, и аромата острых специй у Клер потекли слюнки. Обычно она обедала в «Тортилья Флэтс», но сейчас у нее просто не было сил, чтобы пройти два
Почему-то снова вспомнился таинственный незнакомец, с которым она прошлой ночью оказалась в бунгало. Кто он? При мысли о нем Клер испытывала смешанное чувство: приятное волнение и тревогу.
– Люси, ты не знаешь, почему я все время думаю о нем, а? – прошептала она.
С площади были хорошо видны вершины Скалистых гор, которые кольцом окружали Таос. Здесь, в горах, ярко-голубое небо казалось близким. Оно манило к себе и завораживало. Чарующая красота природы неожиданно наполнила Клер ликованием. Ей захотелось петь, на какое-то время она даже забыла о случившемся прошлой ночью и неприятностях, свалившихся на нее столь внезапно.
Из всех времен года Клер любила начало лета больше всего. В эту пору на деревьях уже шумела молодая листва – на стройных осинах первые листья были светло-зелеными, а на раскидистых ветвях канадских тополей они отливали густой изумрудной зеленью. Вдоль улиц тянулись пышные заросли сиреневых кустов; нежный запах зацветшей сирени у Клер всегда ассоциировался с детством. Она помнила, как, держась за руку матери, шла с ней на площадь и, проходя мимо выбеленных стен домов, перед фасадом которых непременно росла сирень, тянулась к благоухающим кистям. С наступлением лета мать часто брала ее с собой на прогулку, а на обратном пути они приходили на площадь, усаживались за столик и всегда находили какую-нибудь интересную тему для разговора.
Клер наклонилась и погладила больную лапу Люси.
– Знаешь, в это время года я особенно часто вспоминаю о маме, – тихо произнесла она. – Мне ее так не хватает…
Люси, преданно глядя в глаза своей хозяйки, лизнула ей руку, а Клер подумала, что здесь, на площади, она не только вспоминает о матери, но чувствует ее постоянное присутствие, словно встречается с ее незримым, нетленным духом.
После смерти Эми Холт ее тело кремировали, и Клер помнила до мельчайших подробностей тот день, когда она вместе с отцом поднялась в горы, чтобы развеять ее прах.
Отец открыл маленькую коробку и протянул ее дочери. «Это должна сделать ты», – сказал он.
У нее на глазах навернулись слезы, и предметы вокруг вдруг стали расплывчатыми, когда она представила, что больше никогда не увидит мать. Клер всегда чувствовала себя счастливой, если мама была рядом. Невозможно было поверить, что теперь она никогда не услышит ее шуток, ее веселого смеха, что мать никогда больше не попросит у нее совета насчет того, какую картину стоит приобрести для художественного салона… Все, что осталось от тех счастливых, безмятежных дней, теперь покоилось в маленькой металлической коробочке. «Я люблю тебя, мама, – сказала Клер, набрав, пригоршню невесомого праха. – Мне без тебя будет одиноко».
Глотая горячие, горькие слезы, Клер подняла руку с прахом над головой и медленно разжала пальцы. Ветер мгновенно подхватил легкий пепел и унес его с собой в небо. «Прощай, мама. Я всегда буду помнить тебя, клянусь», – прошептала она.
Передав отцу пустую коробку, Клер поднесла к губам кончики пальцев, на которых остались частицы серого пепла, и поцеловала их, навсегда прощаясь с матерью. Неожиданно ей показалось, что прошелестевший в листве ветер принес с собой слова: «Я всегда буду рядом с тобой, Клер. Эти горы, деревья, цветы – все, что мы с тобой любили, – будут напоминать тебе обо мне, моя дорогая». Отец протянул к ней руки, и она спрятала лицо, мокрое от слез, у него на груди…