Мужчины в нашей жизни
Шрифт:
— Философией? — Я недоуменно пожала плечами. — Нет, знаешь ли, не занималась. Я человек практический по натуре.
— Ладно. Будем исходить из реальности. Ты, конечно, представляешь себе, что философских школ в мире великое множество…
Начинается КВН! И об этом разговоре я мечтала? Присутствием этого человека собиралась осветить свою жизнь?! Неужели я нужна ему только для того, чтобы экспериментировать и издеваться?! Я даже не могла прервать его монолога — обида и негодование комком застряли в горле, малейший протест мог обернуться
— …Школьником-старшеклассником я увлекался философией. Платон, Аристотель, Фома Аквинский…
— Слышала о таком, — зачем-то процедила я.
— Потом увлечение, конечно, прошло, многое забылось. Но вдруг вспомнилось. В тридцать лет я ощутил дикое недовольство собой. Причиной было, как бы тебе объяснить?.. Фома Аквинский определяет весь жизненный процесс с помощью двух категорий — потенциальное и актуальное. В каждом заложен какой-то потенциал, задача человека его актуализировать, реализовать.
— А я считала, что Фома Аквинский — философ религиозный…
— Вообще-то религиозный, но эта его идея универсальна, по-моему.
— Настолько универсальна, что ее авторство давно приписывается общечеловеческому здравому смыслу…
— И вот я понял, что ничего не делаю для актуализации своего потенциала. Я начал искать, поменял работу, получил второе образование, перекроил всю жизнь… и решил, что дело не во внешних переменах… Моя новотрубинская разработка имела громкий успех. Его называли прорывом в инженерной мысли, но я испытывал все то же недовольство собой. Более того, я почти убедился, что актуализация для меня недостижима. Я думал так еще ночью тридцатого апреля, сидя в новотрубинском аэропорту. А через несколько часов увидел тебя, стремительно шагающую через наш двор, и сразу все понял… про актуализацию. Если ты будешь рядом, я, наконец, смогу обрести себя. Ты будешь?
— Но ведь ты говорил… — Пораженная столь необычным поворотом разговора, я с трудом подбирала слова. — Ты говорил, что ничего не зависит от внешних обстоятельств…
— В том-то и дело, что ты для меня не внешнее обстоятельство. Ты — часть моей души. А может быть — ее аллегория… извини за банальность и вычурный слог.
Он замолчал, и мы долго сидели в тишине.
Я не задвинула шторы, не включила свет и теперь любовалась полной луной, по-хозяйски смотрящей в мое окно.
Кажется, средневековые люди считали, что Луна вместе с Солнцем и звездами движется по небесному своду вокруг плоской, стоящей на трех китах Земли. Картина мира в те времена была очень четкой, хотя и примитивно условной. Человечество тяготело к конечному результату — все назвать по имени, обозначить, определить. Происходящие вокруг перемены тоже понимались прямолинейно и однозначно — все в мире движется по прямой от потенциального к актуальному. А излюбленным приемом средневековых художников была аллегория — весьма сомнительное художественное средство. Разве через предметы материального мира передашь сложные философские категории
Странно, что Глеб — инженер, современный человек — оперирует средневековыми понятиями. И странно, что я, почти незнакомая для него женщина, вдруг показалась ему аллегорией его собственной души. Считается ведь, что увидеть собственную душу можно лишь после смерти…
Странно, но красиво. Такое юношески-романтичное, почти сказочное видение мира! Но в общем, и я ушла недалеко от Глеба, поместив его фотографию на монитор своего мысленного компьютера. Просто каждый использует подручные инструменты: он привык философствовать, я — смотреть на экран.
— …Я понимаю, ты хочешь подумать.
— Ты ошибаешься.
— Отказываешь мне?
Я покачала головой.
— Значит, ты выйдешь за меня замуж?
Я кивнула.
У обыкновенных людей в таких случаях принято подойти и поцеловать невесту. Но разве можно поцеловать собственную душу? Ею хорошо любоваться на расстоянии…
— Пойдем обедать, — не обращая внимания на Любашино выступление, предложила Таня.
— Господи! — вскрикнула Любаша. — Время-то второй час!..
— Скоро половина, — высунулась из-за компьютера Валерия Викторовна.
— Вы идите обедайте, — распорядилась Любаша. — Мы с Катей попозже пойдем.
— Во «Второй этаж»? — уточнила Таня, когда мы вышли на улицу.
— А куда еще?
— В «Болтай и жуй», в «Дуэт»… Ты что, забыла, какие заведения есть поблизости?
— В «Дуэте» голодно, одни пирожные и фруктовые салаты. А «Болтай и жуй» так подорожало!
— У тебя что, финансовый кризис? — не поверила Таня.
— Почти, — призналась я, зная, что Татьяна не станет задавать лишних вопросов.
— Ничего, скоро зарплата. Я такое платье Машке на выпускной приглядела!
— Какого цвета?
— Неоднотонное: от темно-серого до нежно-голубого и сиреневого.
— Мне нравится голубой. Хотя он теперь не очень моден.
— А какой моден? Оранжевый? Розовый? Но он надоел. А потом, Маше розовый не идет, у нее глаза голубые.
— На это теперь не смотрят: голубые, серые. Сделайте только подходящий макияж.
— Да не хочет она макияж! Вообще косметикой не пользуется. Из принципа.
— Это пройдет! Смешные они в этом возрасте. — Я улыбнулась, вспомнив нашу Елену.
— Что-то пройдет, а что-то останется! Сейчас наломает дров — потом всю жизнь расхлебывать будет, — нервно заговорила Таня. Должно быть, сильно переживает за дочь.
Какой смысл в этих переживаниях? Каждый человек сам выбирает судьбу. Другое дело, что в возрасте семнадцати лет сделать правильный выбор очень трудно. И прибегнуть к совету родителей тоже нелегко. Почти как шагнуть на землю с двадцатого этажа. Последние годы второго десятка жизни — вот по-настоящему переходный возраст! Свои жизненные навыки еще не сложились, а мамины уже не подходят.