Мужество капитана Плюма
Шрифт:
Скоро тропинка расширилась. Сквозь вершины деревьев стали видны звезды. Впереди идущие стражники были шагах в двадцати. Как далеко были те, которые шли сзади?
Через несколько времени тропинка суживалась, и они снова вошли в гущу леса, полный мрак окутал их. Стражники почти слились с окружающей темнотой. Пальцы тюремщика впились с новой силой в руку Натаниэля, и, наклонив голову, он услыхал быстрый взволнованный шепот.
— Не теряйте надежды. Марион… Бетти…
Тюремщик выпрямился, не докончив. Задние стражники приблизились так, что почти задели их своими ружьями. Заметили ли они что-нибудь подозрительное в поведении тюремщика и пленника? Пальцы, сжимавшие руку Натаниэля, дрожали и так быстро сжимали и разжимали его руку, точно желали предостеречь от опасности. Тюремщик боялся худшего, но его страх был все-таки меньше, чем разочарование капитана Плюма. Что хотел сказать тюремщик? Что он знал относительно Марион и Бетти и почему он так обнадеживающе шепнул их имена? Во всяком случае было ясно одно,
Наконец они вышли из леса. Впереди поблескивала спокойная вода Мичиганского озера. На открытом месте сияние звезд было достаточно ярким, и когда Натаниэль посмотрел на Неля, он был поражен происшедшей переменой. Голова молодого человека тяжело свисала на грудь, он весь как-то сгорбился и шел нетвердо. Возможно ли, что присутствие духа, великолепная выдержка покинули Неля? Через сотню шагов они достигли берега, и Натаниэль увидел лодку, которую охранял человек. Они подошли к ней, и тюремщик в первый раз заговорил с ними.
— Один — на нос, другой — на корму.
На мгновение Натаниэль оказался рядом с Нелем и нарочно подтолкнул его коленом. Но Нель не обратил на это никакого внимания. Он не поднял головы и не дал ответного знака. Он забрался в лодку и сел на переднюю скамейку, не меняя позы, не поднимая головы, подобно человеку, охваченному столбняком. За ним на весла сели два стражника. Потом пришла очередь Натаниэля. Он устроился на дне лодки, опираясь на колени тюремщика, который сел у руля. Четвертый положил ружье на колени, устроился лицом к Нелю. Это путешествие заинтриговало Натаниэля, и он почувствовал самое настоящее любопытство, совершенно забыв, что эта поездка связана с его жизнью или смертью. Повезут ли их вдоль берега в какое-нибудь укромное место, где ничье ухо не услышит звуки выстрелов и где их тела никогда не смогут быть найдены? Каждый удар весел отдалял эту возможность. Лодка шла прямо в море. Может быть, их утопят? Эта перспектива казалась капитану Плюму приятнее первой. В течение двух часов люди гребли безостановочно и в полном молчании. Стражник, сидевший перед капитаном Плюмом, изредка менял положение, чтоб размять свои затекшие члены. Нель был совершенно недвижим, а тюремщик не шепнул ни слова. Именно этого шепота или, по крайней мере, какого-нибудь знака ждал Натаниэль. Он снова и снова нажимал спиной колени тюремщика. Он знал, что был понят, тем не менее никакого ответа не было. Наконец он прямо посмотрел в лицо тюремщику.
Голова тюремщика была высоко над ним, и глаза смотрели с нарочитым упорством прямо вперед. Последний луч надежды оставил капитана Плюма. Спустя некоторое время на горизонте выплыло темное очертание какого-то берега. Когда земля была не дальше полумили, тюремщик встал и внимательно посмотрел в обе стороны вдоль берега. Потом он дал лодке другое направление. Через несколько минут дно лодки зашуршало по песку. Все еще молча, подобно мрачным призракам, стражники выскочили на берег. Нель последовал за ними, перешагнул через борт лодки осторожно, точно больной. Натаниэль, ничего не понимая, шел непосредственно сзади. Перед ними на расстоянии десяти шагов он увидел два вбитых в землю столба. Жуткое предчувствие вкралось в его душу. Он посмотрел вокруг. Ничего, кроме песка, белого, как бумага. Сияние звезд отражалось на отдельных песчинках, и от этого берег сверкал сказочным блеском. Натаниэль инстинктивно понял, для чего предназначались эти столбы, и сердце его забилось медленно и тяжело. Нель шел впереди. Он остановился у первого столба. У второго столба, в десяти футах от первого, конвоиры остановились и привязали Ната. Он был привязан спиной к столбу за руки, ноги и шею. Натаниэль повернул голову, чтобы посмотреть на своего товарища. Нель был привязан подобным же образом. Только его лицо было обращено немного в сторону. В поведении Неля не было никакой перемены, и голова его по-прежнему свисала на грудь. Что это все значило? Вдруг Натаниэль почувствовал, как ужас схватил его за горло. Стража садилась в лодку. Последний конвоир оттолкнул ее от берега — и лодка мягко закачалась на волнах. Люди налегли на весла. Мускулы Натаниэля напряглись и, казалось, были готовы разорвать ремни. Лодка постепенно исчезала в звездной ночи. Скоро стала едва видна и наконец исчезла совсем. Удары весел уже больше не доносились до Натаниэля. Потом, спустя несколько минут, он услыхал оттуда, издалека, как стражники затянули песню. Мормоны ушли. Их, значит, не расстреляют, но тогда…
Неожиданно до него донесся голос. Он так его поразил, что Натаниэль, наверное, бы вскрикнул, если бы не повязка на губах. Это был голос Неля.
— Как ты поживаешь, Нат? — спросил он, почти смеясь. Нель смеялся, как если бы принимал участие в необычайно забавной игре. — Черт возьми, здорово забавная история! Что же ты не отвечаешь, Нат? Разве ты не доволен, что нас не расстреляют?
Натаниэль в ответ слабо кивнул. Голос Неля вдруг стал серьезнее.
— Впрочем, ты прав, это хуже, чем расстрел. Мы приговорены к «руке Стрэнга». Если что-нибудь не случится до завтрашнего утра, мы будем так же мертвы, как если бы они начинили нас добрым десятком пуль. Наша единственная надежда заключается в свободе моих легких. Вот почему я боялся, чтоб они не заметили, как ослабла моя повязка. Мне все время нужно было удерживать ее, чтобы она не свалилась с подбородка. Я почти переломил шею, удерживая ее. Но позже, когда мы будем уверены, что тюремщик и его люди не смогут нас услышать, я буду вознагражден за мое старание. Я тогда начну кричать о помощи. Может быть, какой-нибудь рыбак или охотник…
Он не докончил. Оба на минуту замерли, вслушиваясь в далекий дикий вой. Они взглянули друг другу в лицо, и в звездной ночи Нелю легко было разобрать ужас, который запечатлелся на лице капитана Плюма.
— Это волки, — сказал Нель. — Они там, в лесу, и сюда не доберутся. — Он помолчал немного, потом спросил: — Ты замечаешь что-нибудь особенное в том, как привязан к столбу, Нат?
Капитан Плюм утвердительно кивнул несколько раз головой.
— Твои руки привязаны к столбу довольно слабо. Узел рассчитан так, что может уступить несколько дюймов, — начал с удручающей точностью Нель. — Вокруг шеи у тебя влажный ремень. Он так плотно связывает горло, что натирает шею, когда ты поворачиваешь голову. Но самое неприятное в данную минуту — это способ, которым привязаны твои ноги. Они привязаны так, что тебе приходится стоять на носках, и я уверен, что у тебя уже здорово болят колени. Но пройдет еще некоторое время, и боль станет невыносимой. Хочешь знать, что будет дальше?
Натаниэль, наполовину догадываясь, не спускал с него глаз.
— Дальше ты будешь висеть на ремне вокруг твоей шеи, пока не задохнешься. Но если мы не умрем до утра, тогда нас докончит солнце. Оно высушит сырой ремень, и ремень стянет шею так, что на нем нельзя уже будет висеть. Остроумно, не правда ли? Мы называем это «рукой Стрэнга».
Жуткая определенность, с которой Нель описал их ближайшее будущее, ухудшала и без того тяжелое настроение Натаниэля. Если бы он мог кричать, когда мормоны уезжали, он попросил бы их ослабить немного ремни, связывающие щиколотки. Но теперь Нель объяснил ему значение неудобной позы, в которой его привязали стражники. Колени действительно начали ныть. Минутами острая боль пронизывала все тело, и ремень вокруг его шеи, на который он раньше опирался подбородком, приводил его в бешенство. Натаниэль так сильно налегал на него, что перехватывало дыхание, и он должен был выпрямляться, но этим он переносил всю тяжесть тела опять на полусогнутые колени… Казалось, прошла целая вечность, пока Нель снова не заговорил.
— Я начинаю кричать, — сказал он. — Если ты услышишь ответ, кивни мне головой.
Он глубоко вобрал в себя воздух и повернул, насколько мог, голову к морю.
— По-мо-ги-те! На помощь!
Лес возвращал этот крик в сотне насмешливых голосов, и Натаниэль обливался холодным потом от сознания своего бессилия. Если б он только мог прибавить свой голос к этим крикам, присоединиться к ним в этой последней борьбе за жизнь, — ему было бы легче. Но он был беспомощен. Он наблюдал, как отчаяние росло на лице товарища по мере того, как слабел его голос. Даже при свете звезд капитан Плюм видел, как это лицо наливалось кровью и темнело от усилия, как блестели в безумном напряжении глаза и как впивался неумолимый ремень в его вздувшуюся шею. Никакого ответа, кроме насмешливого эхо. Нель кричал все более хрипло. Когда он умолкал, до капитана Плюма доходило его тяжелое свистящее дыхание. Но скоро крики не смогли даже пробуждать эхо леса. Натаниэль в бешеной попытке освободить себя метался и рвался из крепких ремней, пока на кистях его рук не выступила кровь и ремень вокруг шеи почти не задушил его.
— Это бесполезно, — услыхал он голос Неля. — Лучше постой спокойно.
Он посмотрел на Неля. Его голова была запрокинута, и лицо поднято к небу. Натаниэль последовал его примеру и почувствовал, что стало легче дышать. Натаниэль мысленно рассчитал время. Было уже за полночь, может быть, час. Рассвет наступал в половине третьего. Солнце появится в половине четвертого. Таким образом, жить оставалось около трех часов. Натаниэль уронил голову, и ремень вокруг шеи заметно натянулся. Теперь Нель наблюдал за ним.
— Мне здорово досадно за тебя, Нат, — он говорил с мучительной медлительностью и очень хрипло. — Этот проклятый ремень щекочет мне горло.
Натаниэлю показалось, что Нель даже улыбнулся. С сердцем, готовым разорваться от горя, Натаниэль отвернулся к морю. Он видел храбрость, но никогда не встречал такого самообладания. Он жаждал умереть первым, чтобы не видеть агонии того, чья смерть будет ужасна в своей бесстрашной примиренности. Его собственные страдания становились невыносимыми. Острая боль, подобная иголкам, пронизывала его члены; спина ныла, и голова была готова лопнуть от прилива крови. Тем не менее он мог еще дышать. Подымая вверх лицо и опираясь головой о столб, ему нетрудно было заполнить свои легкие воздухом. Но силы постепенно оставляли его. Он уже ничего не чувствовал в скрюченных ногах. Колени онемели. Ощущение медленно, дюйм за дюймом, приближающейся смерти ползло по его членам.