Мужей много не бывает
Шрифт:
— Я кое с кем познакомилась.
— Правда? — В одном слове мы с Амели умудряемся выразить одновременно радость и недоверие.
— Где? — спрашиваю я. — В детском саду? Я его знаю?
Лаура хитро улыбается. Ей нравится наше внимание.
— Я встретила его в понедельник, после того как мы с тобой расстались.
— Ты встретила его в понедельник, а рассказала мне об этом только сегодня, в пятницу?! — Я слегка оскорблена. Учитывая, что иногда она звонит мне, чтобы обсудить новую марку стирального порошка, я не могу понять, почему она так долго молчала о столь значительном событии.
— Я хотела при этом видеть твое лицо и… ну, ничего пока не ясно.
— Рассказывай, — говорит Амели. Она садится на стоящий возле стойки высокий табурет
— Ну, во-первых, сейчас я в это почти уже не верю — я поначалу и не заметила, какой он классный. Я услышала, как он играет в метро…
— Так он уличный музыкант! — с искренним изумлением восклицаю я.
— Да. А что? — враз насторожившись, спрашивает Лаура. Очевидно, она подозревает, что ничего хорошего по этому поводу я сказать не могу. По ее лицу ясно видно, что она бы не советовала мне вбухивать деготь в ее бочку меда. — Когда я его увидела, его как раз сгоняли с того места, где он работал.
— У него что, нет даже разрешения? — Я что, это сказала? Я не хотела.
— На самом деле это не настоящая его работа. Он двойник Элвиса, трибьют-исполнитель, — заявляет Лаура с таким видом, будто «двойник Элвиса» звучит солиднее, чем «канцлер казначейства».
Мне становится нехорошо. Что может быть хуже? Я хочу сказать Лауре, что трибьют-исполнители никогда не претендуют ни на что иное. Я не принимаю самой идеи: если уж ты решил стать эстрадным артистом, зачем идти в подражатели? Почему нельзя быть собой? Найти свой стиль? В своем воображении я вижу, как Лаура сидит за столиком в дешевом клубе, в окружении алкоголиков, бездельников и прочих ничтожеств, и потягивает «Блу-Нан» из стакана, а ее мужчина в это время втискивается в костюм с блестками (гримерка там — это просто отгороженный занавеской угол). Все свое неодобрение я вкладываю в разочарованное бормотание:
— Лучше бы он был банковским менеджером. Лаура обиженно смотрит на меня.
— Извини, я больше не буду перебивать. Рассказывай дальше.
— Потом я села в вагон и вдруг поняла, что он сидит рядом со мной. Мы разговорились. У него очень красивая улыбка.
— О чем вы говорили?
— О «Маленьком доме в прериях».
— Что?
— А когда мы сошли с поезда, он меня поцеловал.
— Он тебя поцеловал? — Амели удивлена, не говоря уж обо мне, — но она улыбается, будто думает, что этот развязный, наглый уличный музыкант не сделал ничего плохого! — Когда ты снова его увидишь? — спрашивает она.
— Я не знаю. В этом-то все дело. Я не взяла у него номер телефона.
— Но дала ему свой, — говорит Амели.
Лаура качает головой, а затем с чудовищными подробностями пересказывает историю своей мимолетной встречи. Она упоминает про «невидимые связи» и «что-то в воздухе». Говорю ей, что это смог. Она делает вид, что не слышит.
— Ты сумасшедшая, — заявляю я. Это наводит меня на мысль, и я начинаю паниковать: — Он ведь мог оказаться сумасшедшим! Я имею в виду, настоящим психом.
— Я сначала тоже так подумала, но он для этого слишком шикарный, — улыбается Лаура.
— Безумцы не обязательно должны выглядеть безумцами. Они могут маскироваться и под опытных соблазнителей, — едко говорю я. Мне кажется, я беру на себя роль ее матери.
— Как хорошо, что на мне была новая футболка, — мечтательно говорит она.
У меня перед глазами проплывает нескончаемая вереница вполне достойных мужчин, которых я три года без устали таскала к Лауре на смотрины. Ни один из них не вызвал у нее ни малейшего интереса. Она ни разу даже не моргнула при виде очередного кандидата на место в ее сердце, не говоря уже о том, чтобы светиться, как сейчас. Она фантастически красива. Из-за мимолетного флирта, краткого мига, который не достиг бы даже самой низкой отметки на моей сексуальной шкале Рихтера, она явно свалилась в штопор.
— Интересно, как его теперь можно найти, — размышляет вслух Амели.
— А зачем ей нужно его искать? — задаю я резонный вопрос.
— Посмотри на нее. Она
— Я думаю, мы можем попробовать отыскать паб в Ричмонде, в котором он выступает, — если он получил ту работу, о которой говорил, — предлагает Амели.
— Но она же не может просто прийти туда, словно какая-нибудь фанатка, — возражаю я.
— Почему бы и нет? — спрашивает Амели и улыбается Лауре.
Лаура с надеждой улыбается в ответ.
Подавая пиццу на стол, я сильно гремлю тарелками. Я надеюсь, что мой протест всем ясно виден. Моя шея хрустит от напряжения, а живот ведет себя так, будто я выполняю сложное упражнение, какое не увидишь ни в одном гимнастическом зале, но которое по своей мучительности эквивалентно нескольким сотням подъемов корпуса из положения лежа на спине. Я представляю себе, как кто-то вынимает из меня все внутренности, выставляет их на боксерский ринг против Тайсона, а после того, как они выдерживают несколько раундов, заталкивает их обратно мне в глотку. Элвис мне никогда не нравился.
Я отношу пиццу и салфетки наверх, детям, хотя обе мамы предупреждают меня, что если я позволю им есть наверху, то мне предстоит в течение следующих нескольких лет соскребать с ворсистого ковра кетчуп. Я оставляю их мрачные предсказания без внимания — частично из-за того, что хочу показать, что у меня в доме все по-простому и без церемоний, но большей частью из-за того, что чистить ковер придется не мне.
Когда я возвращаюсь вниз, мои подруги обсуждают возвращение на экран сериала «Стук сердца», но Лаура время от времени погружается в себя, и на лице у нее появляется мечтательная улыбка, свидетельствующая о том, что она думает о своем уличном музыканте. Я из принципа отказываюсь ей потакать, и мы продолжаем вялый разговор о рецептах Делии Смит, экранизациях хороших романов и о том, какую прическу стоит сделать Амели (она собирается кардинально изменить внешность). К полуночи, когда в каждой из нас плещется уже больше бутылки вина, я решаю отправиться спать. Лаура и Амели в один голос заявляют, что лягут попозже, так как хотят посмотреть какой-то фильм — без сомнения, ужасный, так как он был снят в восьмидесятых. Закрывая за собой дверь гостиной, я слышу, как Амели спрашивает:
— Ну, так что он пел?
Неожиданно я чувствую себя маленькой девочкой, не принятой в игру. И, странным образом, это меня злит, хотя в изгнание я отправилась сама и, следовательно, злиться я вправе тоже только на себя.
8. У МЕНЯ ЕСТЬ МЕЧТА
Вторник, 18 мая 2004 года
Вообще-то Амели не моя подруга — она подруга Беллы, хотя я довольно часто виделась с ней на вечеринках у Беллы (которые с некоторых пор правильнее было бы называть «приемами», так как теперь это настолько масштабное действо, что не вписывается в категорию вечеринок). Естественно, я знаю о трагической утрате Амели. Я бы хотела — если это вообще возможно — помочь сделать ее жизнь более сносной, в идеале более приятной. Этот повод для дружбы не хуже любого другого — и, на мой взгляд, даже лучше, чем одинаковый почтовый индекс.