Мужики
Шрифт:
— Ну коли в бумаге сказано, значит, верно! Слава тебе, господи, вернутся, горемычные, вернутся хозяева! — с жаром промолвила Ягустинка, и слезы потекли из ее выцветших глаз. Ганка даже удивилась.
— Я думала, ты на всех злобишься, а ты ревешь. Вот так диво!
— Что ты! В такое время злобствовать! Иной раз с горя дашь волю языку, а в душе — совсем другое. Волей-неволей вместе с другими и радуешься и печалишься. Не может человек жить в стороне от всех, нет, не может!..
Они проходили мимо кузницы. Здесь
— Ну что? Дождались Липцы праздничка! Говорят, выпустили некоторых.
— Всех! Войт это в бумаге прочитал, — поправила его Ягустинка.
— Всех?.. Убийц небось так скоро не выпустят!
У Ганки даже в голове зашумело и сердце готово было разорваться от боли, но она выдержала удар и, только уходя, сказала со страшной ненавистью:
— Чтоб у тебя твой собачий язык отсох!
И прибавила шагу, чтобы не слышать его смеха, который ножом резал ее.
Уже войдя на крыльцо, она обернулась и посмотрела на небо.
— Все льет и льет… трудно будет плугам выехать в поле! — сказала она с притворным спокойствием.
— Ничего! Утренний дождик — что пляска старухи: недолог.
— Надо будет пока картошку сажать…
— Бабы сейчас придут, — опоздали из-за этой новости, но придут непременно. Я ко всем с вечера заходила, и они обещались прийти отработать.
В печи уже трещал огонь, в избе было тепло и светлее, чем на улице. Юзя чистила картофель, а ребенок кричал благим матом, как ни старались старшие дети его забавлять. Ганка, опустившись на колени у люльки, стала его кормить.
— Юзя, скажи Петрику, чтобы телегу приготовил, будет вывозить от Флорки навоз на те полосы, что около ржи Пачесей. Пока дождь пройдет, он успеет несколько телег вывезти… нечего ему без дела шататься!
— Ну, ты уж никому полениться не дашь!
— Потому что и сама рук и ног не жалею! — Ганка встала. — Ох, чуть было не забыла: ведь нынче с полудня праздник. Ксендз объявил, что будет крестный ход, тот, который отложили в день Святого Марка…
— Сегодня мальчишки будут делать на буграх первую вспашку! — со смехом сказала Юзька, обращаясь к вошедшему Витеку.
— Идут уже бабы! Ягустинка, ты ступай с ними и налаживай все, а я дома останусь, приберу и завтрак приготовлю. Юзя и Витек будут носить картофель в поле! — распоряжалась Ганка, глядя в окна на поденщиц, до самых глаз укутанных кто платком, кто мешком.
Они с корзинами и мотыгами шли к крыльцу и очищали башмаки от грязи.
Ягустинка тотчас повела их через калитку за сеновал, где начинались черные, намокшие картофельные поля.
Здесь они сразу приступили к делу — вскапывали мотыгами землю и сажали картофель. Четыре женщины работали, а Ягустинка только присматривала за
Да не спорилась у них работа! Руки немели от холода, в бороздах было мокро, и в башмаки набиралась вода, а одежда пачкалась и промокала. Дождик, хотя и теплый и мелкий, моросил без перерыва, поливая землю и деревья, которые, свесив цветущие ветви над дорогой, с наслаждением подставляли их под его струи.
Впрочем, по всем признакам погода уже менялась: пели петухи, край неба заметно прояснился, в воздухе по временам стрелой проносились ласточки, словно вылетев на разведку, а вороны слетали со стрех и кружили низко над полями.
Женщины, похожие на кучи мокрого тряпья, согнувшись над грядами, копались в земле. Работали они не очень усердно, разговаривая и подолгу отдыхая, — видно было, что они не на себя работают, а отрабатывают долг. Наконец, Ягустинка, сажавшая горох между бороздами, заговорила громко, осматриваясь кругом:
— Немного же нынче хозяек и в поле и на огородах!
— Не до работы им сейчас — мужей ждут!
— Ясное дело. Должно быть, варят да жарят и перины греют.
— Смеетесь, а сами небось тоже рады! — сказала Козлова Ягустинке.
— Отпираться не буду: Липцы уж мне опротивели без мужиков. Я хоть и старуха, а прямо скажу: скоты они, подлецы, драчуны, обманщики, а как появится хоть один, будь он чучело из чучел, — так сразу и веселее, и занятнее, и легче жить на свете! И если кто скажет, что это неправда, — соврет, как пес.
— Заждались их бабы, как коршун дождя! — вздохнула одна из женщин.
— Не одна за радость тяжеленько расплатится, а больше всех девки.
— Да. И девяти месяцев не пройдет, как ксендзу работа будет, — с крестинами не управится!
— Эх! Старые, а глупости болтаете! На то Господь и сотворил женщину, чтобы детей рожать. Не грех это! — задорно воскликнула жена криворотого Гжели.
— А ты все свое: за байстрюков горой стоишь!
— И всегда, до самой смерти, всякому в глаза буду говорить: законный ли, нет ли, все равно такой же человек и имеет такое же право жить на свете!
Остальные бабы дружно напали на нее, стали ее презрительно высмеивать. А она только руками всплеснула и покачала головой.
— Бог в помощь! Ну, как идет работа? — крикнула Ганка из-за плетня.
— Спасибо, хорошо. Только уж больно мокро здесь.
— А картошки хватает?
Ганка присела на плетне.
— Носят нам, сколько требуется. Да мне думается, что она слишком толсто нарезана.
— Мы же ее только пополам резали. А вот у мельника мелкую картошку даже целиком сажают. Рох говорит, что так вдвое больше уродится.
— Должно быть, это немцы выдумали. А у нас, с тех пор как Липцы стоят, всегда картошку для посадки резали на столько кусков, сколько глазков, — протянула завзятая спорщица Гульбасова.