Мужская работа
Шрифт:
— Иди на хер! — ответил я, и голос мой не дрогнул.
Мне было страшно, да, но я понимал, что тут и останусь, что терять мне нечего, и ощущал себя загнанной в угол крысой — я не доставлю ему удовольствия, не стану унижаться.
Равуда снова улыбнулся, сделал резкое движение, и страшный удар в челюсть швырнул меня на четвереньки. Показалось, что зубы с правой стороны просто высыпались из десны, рот наполнился кровью.
Прикладом бьет, гад!
— Я сниму с тебя шкуру… — прошептал кайтерит прямо мне в ухо, и холодное острое
Я отмахнулся вслепую, надеясь зацепить его, но он с издевательской легкостью уклонился. Нож проехался по моему затылку, и по коже заструилось теплое — кровь, тонкая струйка.
Если не обработать рану сразу, в нее мигом заберется местная зараза.
Двое у нас умерли от такой дряни, а рана Крыски, полученная сегодня утром, тоже воспалилась.
— Сука! — я вскочил на ноги, но он ткнул меня стволом в поддых, и я согнулся, осел на землю.
— Будешь ползать передо мной, — сказал Равуда. — А если захочу, то и отсосешь.
Нет, этого не будет… я просто кинусь на тебя сейчас, и либо сам перегрызу тебе горло, либо заставлю себя убить сразу.
— Погоди, — новый голос заставил меня вздрогнуть.
Юнесса? Что она тут делает? Или у меня галлюцинации?
Но я поднял голову, и обнаружил, что девушка-занга стоит рядом с кайтеритом, и на лице ее красуется улыбка, а Равуда хмурится несколько растерянно — все пошло не так, если он и ждал, что кто-то присоединится к «веселью», то Лиргана, новая подружка.
— Ты хочешь меня остановить? — спросил он. — Этот урод должен умереть.
— Конечно должен, должен, — Юнесса погладила его по руке, глянула на меня как на вонючую отвратительную жабу. — Но что за удовольствие прибить его здесь и сейчас, ага?
Равуда заморгал.
— Это слишком быстро… — прошипела она. — Этот пальцем сделанный подохнет. Останемся мы… зачем? Чтобы умирать под пулями бриан или от голода, или от зубов хищников? Что лучше?
И тут до меня дошло — она отвлекает его, тянет время, дает мне шанс!
Я обещал Юнессе, что спасу ее, а вместо этого она выручает меня!
— Он должен сдохнуть тут! — прорычал Равуда.
— О чем я и говорю, говорю! — она буквально повисла у него на плече, наверняка прижалась грудью так, чтобы он почувствовал все даже через одежду.
Я рванул в сторону, точно спринтер, прямо с четверенек, схватил автомат и перекатился. В плече заныло, спина хрустнула, но я уже выставил оружие перед собой, нацелил на кайтерита.
Тот отшвырнул Юнессу прочь, но потратил на это драгоценные мгновения.
— Вот ты точно не выстрелишь, — прорычал он, не переставая улыбаться. — Поскольку хочешь выжить.
— Зато я не особенно хочу, — сказала девушка. — Я умру, но ты сдохнешь первым. Меня это порадует, порадует.
Ее автомат был нацелен на Равуду, а лицо перекосило от ненависти.
— Так ты с ним… — удивленно протянул
Палец мой дрогнул на спусковом крючке, но я удержал его, да и Юнесса не выстрелила — что бы она ни говорила, она вряд ли хотела, чтобы прямо сейчас по наши души явились бриан.
— Ты же понимаешь, что ты теперь тоже на прицеле? — спросил я.
— А мне плевать! Вертела я его на пальце! — выпалила Юнесса. — Я больше не хочу! Пусть мои предки выбирали мужиков, стравливая их между собой! Я так не буду! Никогда!
— Спасибо, — сказал я. — Но ты же понимаешь, что между нами ничего не будет?
Несмотря на усталость, мне зверски хотелось ее обнять, притянуть к себе, ощутить вкус ее губ, запах кожи, упругость плоти. Но я понимал, что этого не сделаю — я человек, а не похотливое животное, и хотя бы на грани смерти должен вести себя достойно. И я помнил о жене, о дочери, о том пингвине, которого они дали мне с собой.
Маленький черно-белый символ очага, кусочек привычного в чужой, безумной вселенной.
Юнесса опустила голову:
— Да.
— Давай я тебе хоть маскировку починю, — предложил я. — Наверняка не работает? Ты пока посторожишь.
Равуда может явиться снова, и уже не один, а с дружками.
— Давай, — согласилась она.
Вскоре я уже сидел, скрестив ноги, и возился с ее маскировочной сеткой, откручивал колпачок, проверял контакты. Дело помогало отвлечься от мыслей о последней дозе расслабона, но вот о еде я думать не переставал — да в рюкзаке у меня лежал единственный сухпай, но его лучше оставить на утро, когда понадобятся силы на очередной рывок.
Из памяти всплывали разные вкусности, которые я пробовал — цыпленок табака в крошечном грузинском ресторанчике на окраине, с хрустящей корочкой, такой нежный, что мясо тает во рту, а кости можно жевать, а когда проглотишь, на губах и языке остается след пряностей; солянка, ее Юля варила по праздникам, обычно на Новый год, чтобы сразу на несколько дней — наваристая, с семью видами мяса, бульон на куриных желудочках, с непременной деревенской сметаной и каперсами; домашний копченый угорь, им нас как-то угощал на работе Вовик, мой коллега, тоже сменный инженер — жирный, в меру просоленый, с дымком, ешь одного, а уже непременно хочется взять второго, потом третьего, и хотя я к алкоголю равнодушен, пиво под него пилось офигенно.
Пока работал, на джунгли обрушились сумерки, принесли с собой крики ночных тварей, шуршание в кронах и рев вышедшего на охоту хищников. По озеру пошел сочный плеск, словно из него начали выпрыгивать то ли крупные лягушки, то ли рыбины.
Да, сейчас бы я и от лягушки не отказался… не пошел ли Дю-Жхе на охоту?
— Вот, держи, — сказал я, возвращая сеть Юнессе. — Можно проверить.
Сетка заработала, девушка пропала, слилась с полумраком.
— Ух ты, как здорово, — сказала она. — Спасибо тебе.