Мужской день
Шрифт:
– Завтра едем к ветеринару! Учти, я отпросилась с работы, приходи домой ровно в два часа.
Я кивнул, и сердце у меня заколотилось.
Совершенно не помню, почему в этот день я задержался в школе. Наверное, было классное собрание.
В квартире, которую я открыл ключом в дрожащей руке, никого не было. Ни мамы, ни Мальчика.
«Значит, мама поехала к ветеринару одна», – подумал я.
Это было даже лучше. Я боялся ехать в клинику, где животных усыпляют, делают им уколы
Мама вернулась домой очень поздно.
Мальчика с ней не было.
Я долго молчал. Ждал, что она сама что-нибудь скажет. Но она тоже молчала, только пила чай и ела случайный бутерброд. Было видно, что мама очень устала и проголодалась.
– Мама, ты где была? – спросил я. – Что с собакой? Она что, умерла?
– Нет, почему, – сказала мама. – Ничего она не умерла, прекрасно себя чувствует. Просто врач сказал, что у нас ей будет плохо. Ей нужно уколы делать, кормить специальным кормом. Я ее оставила в питомнике при клинике. Понятно?
Я долго ходил по квартире, хватаясь за предметы.
Потом долго лежал, молча глядя в потолок.
Потом долго одинаковым бесцветным голосом требовал, чтобы мама поехала обратно. Пока она на меня не закричала.
Потом еще три дня плакал тайком.
А потом...
Да, вы правильно догадались. Потом настала другая жизнь. И мне нужно было жить эту жизнь, а не думать беспрестанно о маленькой белой собачке.
Я даже заставил себя поверить в то, что Мальчик жив и ему где-то там хорошо.
Пока однажды, вспоминая эту историю, я вдруг с ужасом не спросил свою маму:
– Мам, так ты что, в питомнике его оставила? Для опытов? Для вивария?
– Господь с тобой! – сказала мама. – Отвезла на Птичку, конечно. Долго стояла. Отдала там за полтинник какой-то женщине. Не помню уже. Кажется, женщине. Или мужчине?
Всю жизнь я думал – писать или не писать мне этот рассказ? Ну конечно, да, история обычная, и морали в ней никакой нет.
И все-таки решил написать.
Так, на всякий случай.
ЧЕЛОБИТНАЯ
Бывает, как вы знаете по себе, такое: ходишь-ходишь по дому. И вдруг замечаешь внутри очень странное томление. Что за томление – даже непонятно сначала. Вроде все на местах. И чай можно попить с булкой. И варенье имеется. Все отлично!
Как вдруг потихоньку начинаешь понимать свое подспудное желание. А хорошо бы, говорит это самое желание, а хорошо бы сейчас кто-нибудь в гости пришел! Вот просто взял и в дверь позвонил!
И представьте себе, в то время, о котором я веду
Одно время, насколько я помню, дядя Матвей, мамин брат, бывал у нас довольно часто. С вокзала он сразу шел по делам службы, а вечером приезжал к нам.
Первым делом, умывшись и приняв душ, он ложился на диван, как правило, босиком, в брюках и майке, подперев локтем голову.
– Хорошо тут у вас, Марин! – мечтательно говорил он. – Комната такая большая! Есть где парню разгуляться!
Говорить дяде Матвею приходилось очень громко, так как мама уходила сразу на кухню – готовить ему что-нибудь на стол («типа легкой закуски», как любил выражаться дядя).
Со мной же ему можно было говорить нормально, потому что я приходил в большую комнату и садился на стул прямо напротив него. Это был мой долг хозяина, который я неукоснительно выполнял. Если же я не собирался по каким-то причинам его неукоснительно выполнять, мама тут же заходила ко мне в комнату и говорила довольно-таки неприятным голосом:
– Иди давай, посиди с дядей Матвеем, пока я обед приготовлю! Неудобно же! Человек в гости приехал...
И я послушно вставал и шел в гостиную.
Словом, дядя Матвей лежал на диване в гостиной, а я сидел напротив него и напряженно смотрел телевизор. Причем садился я всегда так, чтобы было понятно, что я пришел
именно поговорить с дядей Матвеем, а не для чего-нибудь другого.
– Чего ты, Лева, так сидишь неудобно? – говорил дядя Матвей, немного прикрыв глаза. – Повернись к телевизору!
– Да нет, мне удобно! – отвечал я, вывернув голову.
– Ну как хочешь! – с некоторой, как мне казалось, издевкой в голосе отвечал дядя Матвей и тоже начинал смотреть телевизор.
В девять часов вечера передавали обычно программу «Время». На экране появлялось испуганное лицо Анны Шиловой, и она говорила что-нибудь вроде такого:
– Добрый вечер! В эфире – информационная программа «Время»! В Политбюро ЦК КПСС!
Тут Анна Шилова замирала, делала страшную паузу и наконец, собравшись с духом, продолжала свою вечернюю речь:
– Политбюро ЦК КПСС рассмотрело вопрос об уборке сельскохозяйственных культур.
В эту минуту, как мне кажется, всей стране до слез было жалко Анну Шилову и других дикторов. Но дяде Матвею было ее совершенно не жалко. В самый ответственный момент ее речи дядя Матвей перебивал Анну Шилову и спрашивал какую-нибудь ерунду:
– Как в школе-то, Лева?
– Нормально! – бодро отвечал я.
– А вот мать на тебя жалуется! – притворно вздыхал дядя Матвей. На самом-то деле я знал, что ему интересно совсем другое.