Мужья и любовники
Шрифт:
Плюс заключался в том, что такой женщине, как Ада, можно было доверить дело; минус – в том, что ее жесткая манера обращения отталкивала денежных людей, которые могли бы вкладывать капитал в дело, оставшееся ей в наследство от мужа. Стратегия Кэрлис заключалась в том, чтобы подчеркнуть достоинства Ады и скрыть ее недостатки. Она держала ее подальше от банкиров, брокеров и аналитиков рынка. Вместо этого Ада, следуя рекомендациям Кэрлис, разъезжала по стране, встречаясь с владельцами других местных авиакомпаний, с людьми, у которых были проблемы те же, что и у нее, и которые в свое время тоже были, так сказать, актерами из бродячих трупп.
– Я говорю с этими ребятами
В конце концов, Ада Хатчисон стала известна за пределами Новой Англии, и кое-кто стал подумывать о слиянии компаний. Под руководством своих финансистов и адвокатов Ада объединила свою компанию, которой не хватало наличных, но чьи самолеты летали на дальние расстояния, с соседями, державшими штаб-квартиру в Салеме. У тех, напротив, хватало денег, но они ограничивались только местными маршрутами. Кэрлис пришло в голову сфотографировать Аду в парашютном снаряжении – это был удачный рекламный ход. В конце концов, Ада приобрела такую известность, что некоторые даже утверждали, будто она стала прототипом комиксов.
И вновь со стороны все замечали Аду, а посвященные знали, кто дергает за ниточки.
Подобно тому, как хозяйка любого салона мечтает заполучить чету Киссинджеров, любой клиент (или клиентка) искали сотрудничества с Кэрлис. Ее вклад в процветание «Янки Эйр» не остался незамеченным в коммерческой авиации, и когда компании «Мид-Атлантик Эйр» понадобилась помощь по части связи с общественностью, ее президент Ирв Уэстон отправился к «Бэррону и Хайнзу». Когда Джорджия Беттс, у которой была процветающая, но местного значения фирма по производству косметики в Техасе, решила выйти на общенациональный рынок, она тоже обратилась к «Бэррону и Хайнзу». И Ирв, и Джорджия условием своего сотрудничества поставили участие Кэрлис. Джошуа не надо было объяснять дважды: дальнейший успех зависел от Кэрлис.
– Это две самые крупные наши сделки за последнее время, – сказал ей Джошуа Хайнз в декабре 1981 года. – У нас никогда не было вице-президента-женщины, но пора, наверное, ломать традицию.
Вице-президент! Кэрлис вновь и вновь повторяла эти магические слова. Вице-президент! Вице-президент! Она вспоминала тоскливую рутину в телефонной компании, всю ту чушь, что нес Том, она вспоминала грязную работу, за которую не брался никто, кроме нее. Наконец все это окупилось! Она буквально ног под собой не чуяла от радости и готова была выпалить новость первому встречному.
Беда только в том, что Кирку не скажешь. Ведь он все еще безработный, и это она кормит семью – весьма щекотливое положение, о котором лучше не говорить, – ссоры не избежишь. Кэрлис была поражена, обнаружив через несколько месяцев после увольнения Кирка, что он совершенно не откладывал денег. Она-то всегда была убеждена, что тут проблем нет. Недаром же у них квартира в кооперативном доме, мясо они покупали у Лобела, рыбу – у Роуздейла, овощи – у Роу. Как и сотни других преуспевающих жителей Нью-Йорка, по субботам они делали закупки на Мэдисон-авеню и в Сохо, заходили в отдел деликатесов «Блумингтона», как будто это кондитерская за углом, и жонглировали всеми мыслимыми на свете кредитными карточками. Кэрлис шила платья на заказ, у нее было норковое манто, а за гараж, где стоял их бутылочного цвета «ягуар», они платили больше, чем Кэрлис когда-то выкладывала за свою квартиру в Йорквилле.
Кэрлис всегда считала, что Кирк распоряжается своими личными доходами так же умело, как и финансовыми делами «Суперрайта». Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что все, что
– Старый мешок с дерьмом, – это он говорил о себе всякий раз, когда они расплачивались кредитной карточкой Кэрлис, опустошая те запасы, которые она начала делать еще с тех пор, когда была одинокой и жила на маленькую зарплату.
Кэрлис никогда не нравилась манера Кирка швыряться деньгами, но она молчала – в конце концов, это его деньги. А теперь они то и дело воевали из-за денег. Хоть Кирк и перестал зарабатывать и его глубоко задевало, что за все платит Кэрлис, отказываться от своих привычек он не хотел. Как и прежде, они каждый вечер ужинали в ресторане; как и прежде, костюмы и туфли шились на заказ.
– Кирк, надо немного попридержать себя, – сказала Кэрлис, просматривая очередной счет – на сей раз от «Дэнхилла» за блейзер с золотыми пуговицами. – Нам такая жизнь не по карману.
– Мне все по карману, – заявил он. – Чего ты, собственно, хочешь? Чтобы я жил, как нищий?
– Нет, конечно же, нет, – сказала она примирительно. Лишь бы снова не разгорелся скандал. – Просто я думаю, что надо немного сократиться.
– Сократиться? – переспросил он саркастически, наливая очередную порцию виски. – Все деньги да деньги, Кэрлис. Больше ты ни о чем не способна думать. Деньги да деньги.
И Кэрлис снова отступила. Что толку ссориться из-за них – делу так все равно не поможешь. Хорошо, что ее повысили, – это значит, что и зарплата прибавится. Горделивую радость свою Кэрлис всячески приглушала. Как она может радоваться, когда ему плохо? Добравшись до дому, она уже выглядела строго и деловито.
Только бы Кирк не разозлился, заклинала она, вставляя ключ в дверь.
Кэрлис вышла замуж, поклявшись быть верной мужу в радости и в беде. После увольнения Кирка пришла такая беда, что она даже вообразить не могла. Мужчина, с которым так замечательно было жить, превратился в чистый кошмар. Никогда нельзя было сказать, в каком настроении он встретит ее после работы. Никогда нельзя было сказать, пьян он будет или трезв, раскричится или начнет оплакивать свою несчастную судьбу. Он сделался раздражительным и вспыльчивым. Если рубашка из прачечной возвращалась без пуговицы, он устраивал ужасный шум. Он выгнал домработницу, которая уже давно была у них в услужении, только за то, что та по ошибке положила носки на полку для рубах. Он последними словами ругал «Суперрайт», Хауарда и Молли. Напиваясь, Кирк грозился прикончить Хауарда.
– Когда-нибудь я убью этого сукина сына, – в нетрезвом виде Кирк давал чувствам полную волю. Кэрлис помалкивала – в памяти свежа еще была та жуткая сцена, когда Кирк в ярости бил посуду; а вдруг, случись что не так, он снова разойдется.
Помимо Хауарда и «Суперрайта», с которыми следовало посчитаться, Кирк никак не мог забыть «Дирборн», считая, что и с этой фирмой надо судиться. «Это моя компания! Я нашел ее! Она моя!» – повторял он, клянясь заполучить ее, чего бы это ни стоило. «Дирборн Пейпер энд Принтинг» стала для него чем-то вроде Святого Грааля, и Кэрлис не решалась напомнить, что когда-то она настаивала, чтобы он сам купил компанию. Теперь-то она понимала, что у него просто не было денег, но откуда ей тогда было это знать?