Музыка жизни (стихотворения)

Рязанов Эльдар Александрович

1985 год

Старичок-бодрячокполон оптимизма,энергичен, как волчок,бегает по жизни.Он кривой, как сморчок,глух и шепелявит.Старичок-бодрячоквсе кричит о славе.Старичок-паучок —у него команда…Попадись на крючок —станешь есть баланду.Он упрям, как бычок,сильно напирает;старичок-бодрячокордена хватает.Заиграл вдруг смычокмаршик похоронный.Старичок наш – молчок,сник, неугомонный.Нет

теперь дурачка,он на катафалке.Старичка-бодрячкакак-то даже жалко.

* * *

Жизнь скоро кончится… Меня не станет…И я в природе вечной растворюсь.Пока живут в тебе печаль и память,я снова пред тобою появлюсь.Воскресну для тебя, и не однажды:водою, утоляющею жажду,прохладным ветром в невозможный зной,огнем камина ледяной зимой.Возникну пред тобой неоднократно, —закатным, легким, гаснущим лучомиль стаей туч, бегущих в беспорядке,лесным ручьем, журчащим ни о чем.Поклонится с намеком и приветомкровавая рябиновая гроздь,луна с тобою поиграет светомиль простучит по кровле теплый дождь.Ночами бесконечными напомнитлиства, что смотрит в окна наших комнат…Повалит наш любимый крупный снег —ты мимолетно вспомнишь обо мне.Потом я стану появляться реже,скромнее надо быть, коль стал ничем.Но вдруг любовь перед тобой забрезжит…И тут уж я исчезну насовсем.

* * *

Хочется легкого, светлого, нежного,раннего, хрупкого и пустопорожнего,и безрассудного, и безмятежного,напрочь забытого и невозможного.Хочется рухнуть в траву непомятую,в небо уставить глаза завидущиеи окунуться в цветочные запахи,и без конца обожать все живущее.Хочется видеть изгиб и течениесиней реки средь курчавых кустарников,впитывать кожею солнца свечение,в воду, как в детстве, сигать без купальников.Хочется милой наивной мелодии,воздух глотать, словно ягоды спелые,чтоб сумасбродно душа колобродилаи чтобы сердце неслось, ошалелое.Хочется встретиться с тем, что утрачено,хоть на мгновенье упасть в это дальнее…Только за все, что промчалось, заплачено,и остается расплата прощальная.

Зима

Город маревом окутан,весь обвязан и опутанпроводами белыми.Стужа забирает круто —все заиндевелое.На заснеженной коряге,словно кляксы на бумаге,коченеют вороныи зрачки сквозь призмы влагикрутят во все стороны.Не пробиться сквозь туманы,воздух плотный, оловянный,атмосфера твердая.Холодрыга окаянныйобжигает морды.Мир – огромная могила.Все погибло, все застыло.Тишь! Ледовая беда!Кажется, что эта силане оттает никогда.Тело до костей промерзло,больше не согреется.Черное воронье кодлотоже не надеется.

* * *

Ветер закружился над деревней,хищный ветер из холодной мглы…Завздыхали бедные деревья,закачались голые стволы.Сокрушенно наклонялись елки —шум верхушек, шелест, шорох, стон…Словно где-то ехал поезд долгийпод какой-то затяжной уклон.Слезы с веток сыпались на крышу,сучья глухо падали в траву.Этот безутешный шепот слышу,с чувством сострадания живу.

12 апреля 1986

Боткинская осень

Впервые

Все поплыло перед глазами,и закружился потолок.За стенку я держусь руками,пол ускользает из-под ног.И вот я болен. Я – в кровати…Беспомощность не по нутру.Стараюсь в ночь не засыпать я,боюсь, что не проснусь к утру.

* * *

Как будто вытекла вся кровь,глаз не открыть, набрякли веки.Но звать не надо докторов —усталость это в человеке.А за окном трухлявый дождь.И пугало на огородеразводит руки… Не поймешь,во мне так худо иль в природе.Тоскуют на ветвях навзрыдграчами брошенные гнезда.Но слышен в небе птичий крик:вернемся рано или поздно!Хочу тоску преодолеть.Надеюсь, что преодолею.А ну-ка, смерть! Не сметь! Не сметь!Не сметь садиться мне на шею!

Сентябрь 1986

Больница

И я, бывало, приезжал с визитомв обитель скорби, боли и бедыи привозил обильные корзиныцветов и книжек, фруктов и еды.Как будто мне хотелось откупитьсяза то, что я и крепок, и здоров.Там у больных приниженные лица,начальственны фигуры докторов.В застиранных халатах и пижамахсмиренный и безропотный народ,в палатах по восьми они лежали,как экспонаты горя и невзгод.Повсюду стоны, храп, объедки, пакость,тяжелый смрад давно немытых тел.Бодры родные – только б не заплакать…Вот тихо дух соседа отлетел…А из уборных било в нос зловонье,больные в коридорах, скуден стол.Торопится надменное здоровье,как бы исполнив милосердья долг…Со вздохом облегченья убегая,я вновь включался в свой круговорот,убогих и недужных забывая.Но вдруг случился резкий поворот.Я заболел. Теперь живу в больнице.И мысль, что не умру, похоронил.Легко среди увечных растворился,себя к их касте присоединил.Теперь люблю хромых, глухих, незрячих,инфекционных, раковых – любых!Люблю я всех – ходячих и лежачих,отчаянную армию больных.Терпением и кротостью лучатсяиз глубины печальные глаза.Так помогите! Люди! Сестры! Братцы!Никто не слышит эти голоса…

Сентябрь 1986

* * *

Вроде ссоры не было, заминки,недовольства, склоки иль обиды.Потихоньку разошлись тропинки, —сам собою скрылся ты из вида.Жили в одном доме по соседству,каждый вечер вместе гужевались,а потом переменил ты место,и дорожки наши разбежались.Я-то думал, сведены мы дружбою.Оказалось – это география…Так друг дружке стали мы ненужнымив нашей разобщенной биографии.

Сентябрь 1986

Больничные частушки

Хорошо тому живется,

у кого одна нога:

и порточина не рвется,

и не надо сапога.

Фольклор

Тот, конечно, перебьется,у кого одна рука, —ведь один рукав не шьется,и перчатка не нужна.

*

Хорошо тому живется,у кого стеклянный глаз:капли капать не придется,а сияет, как алмаз.