My December
Шрифт:
Голова будто раскалывается и падает. Будто ее рвут.
Это уже второй раз за сутки. Вначале заклинание, теперь — ненормальный Уизли.
Затем снова кулак врезается, но уже в бровь.
И Рон чувствует прилив адреналина. Он выместит все: злость, ненависть, презрение, проблемы. Малфой стал всего лишь мишенью, но такой, что мало не покажется.
И Драко не удерживается, чтобы не застонать от боли на всю башню.
Потому что, сука, кровь заливает все веко, и перед глазами все плывет. Этот рыжий
— Ну? — орет Уизли. — Хотел? Получил!
И ему вторит чей-то до боли перепуганный голос. Но ничто не может остановить его.
Жидкость попадет в нос, который еще не был сломан, заливалась в дыхательные пути.
Остановись, Уизли. Остановись сейчас же.
Он не может попросить, не может и слова сказать. Потому что из шевелившихся губ вылетают красные капли.
Кашляет, плюется собственной же кровью.
Он не понимает, как хватает Рона руками, пытаясь столкнуть. Он почти не различает его, но отчетливо чувствует.
Пожалуйста, пусть удача будет на его стороне.
Его голова трещит по швам от усердия, а лицо пылает, но он не расцепляет хват.
Но ничего не выходит — слегка наклоняет его влево. Но сразу же получает кулаком в живот, и рыжий куда-то пропадает.
Боль.
Мерлин, она была нереальной. Она летела от сидящего на нем парня, от его тяжелых рук. И скрипом отлетала к девушке, которая…
Он не знал, что она делала. Он только чувствовал.
И лучше бы отключился.
Рон лупил его с такой яростью, что хотелось умереть сейчас же. Он вымещал невероятную злость, ненависть. Будто Драко сделал ему что-то такое, невозможное.
Он мутузил его по лицу, рукам и туловищу. И не было ни одного живого места, не пораненного им.
Он не мог даже рукой пошевелить. Он не мог шелохнуться, черт побери. И от этого стало так страшно, так беспомощно.
Он уже не видел ничего, кроме снега. Скрутившись от мучений. Плюясь красной краской на снежинки, окрашивая все.
Ему не было холодно. Ему было так невыносимо жарко, что, казалось, будто он в печи. И лучше бы он был там, чем получал удары от Уизли.
Искры летели из глаз, а крик вырвался изо рта.
По…
Его стошнит. Его внутренности выворачивает. И он кашляет кровью, которая будто не кончается. Потоком выливается из его глотки, загрязняя все вокруг.
…ги…
Говорят, у аристократов чистая кровь. Ничего подобного. Такая же мутно-красная, как и у остальных.
И он давится ею же, когда теплые руки поднимают его голову.
И исчезают. Потому что кто-то сильно пинает ногой по животу, заставляя полностью распластаться по полу. Будто показывая свое чрезмерное презрение.
Кричал от страданий, кричал от того, что голова рвется, а живот…
Черт, он его даже не чувствовал. Будто там сделали огромную дыру,
…те.
Палочка.
Драко, у тебя же есть палочка. Просто достань ее и направь на…
М-м…
На кого?
Он с кем-то дрался. Но с кем — он не знал.
И что вообще творится?
И вдруг крик, безумный и мученический, прорывается сквозь тишину. И, вроде бы, не его собственный.
И он только сейчас понимает, что лежал и вообще ничего не слышал.
И тут — мольбы, крики. Такие, что били молотами по черепу. Били с невероятной силой.
Заткнись. Кто бы ты ни был, заткнись. Потому что иначе он…
И носок от туфлей бьет его в грудь.
Всхлип. Вздох.
Он сейчас сдохнет.
И он падает в обморок, судорожно вздохнув хоть немного воздуха. И глаза резко закрываются, тело расслабляется.
И он лежит в лужи крови, с изуродованным лицом, почти не дыша. А возле него сидит она — рыдающая, вся в мокрых слезах. Держит его за руку, пытаясь привести в чувства.
Никогда не простит это Рону.
Она действительно никогда не простит его.
Комментарий к Часть 17
Дорогие читатели, пожалуйста, оставляйте комментарии. Принимается критика в любой форме.
========== Часть 18 ==========
Тишина ночи укутывала темным пледом, клала голову на мягкую подушку и нежно прикрывала воспаленные глаза. И так гладко, с любовью гладила худое тельце, застывшее на месте. Но мгновение, и сознание вновь пробуждается: в голове отдается бешеный стук сердца, а руки с испугом протирают веки.
Нет, ты не заснула. И не надо.
Теплые пальцы нащупывают холодную плоть и со страхом трясут за худую ладонь. И, конечно же, никакого результата — все по-старому, как и прежде.
И она уже так устала за эти два дня и две ночи, которые прошли слово несколько месяцев. Слово она ни на секунду не ложилась спать, ее глаза не смыкались, а дыхание не становилось тихим.
Она действительно не спала. Не хотела, не могла, боялась.
И — пожалуйста, черт возьми — проснись уже. Уже наконец. Потому что это слишком тяжело для нее. Слишком тяжело сидеть и смотреть в пустоту мраморного лица.
Он мирно лежал на постели, белый, как фарфор. Грудь равномерно вздымалась и опускалась, ресницы иногда дергались пару мгновений, а он чуть ворошился. И создавалось впечатление, что он просто спит.
Просто спит уже скоро третий день. И почему-то не просыпается.
И она готова была плакать, как в пятницу, когда его только доставили в госпиталь. Когда она билась в истерике, пока ее выставляли за дверь, чтобы провести процедуру. И это были ужасные тридцать минут в ее жизни.
Когда она стояла около стены и пыталась услышать, что там происходит. Что делают с ним внутри. Как его спасают.