My December
Шрифт:
Она до сих пор не могла поверить своему счастью – Драко, прежний Драко, наконец, проснулся. Она, сидя у его постели, теряла последнюю надежду, смотря на бледную кожу.
И это был лучший подарок на Рождество, которое должно было совсем скоро прийти. Она бы променяла все только для того, чтобы снова увидеть этот холод в его серых глазах. Услышать его язвы и недовольства. Поцеловать его в тонкие губы.
— Драко… — она с нежностью дотрагивается до его руки.
Как же она скучала.
Его губ, взгляда, его лица.
— Драко…
Он поднимает на нее серые глаза, перестав протягивать руку за новой булочкой. Просто замирает, опуская взгляд на ее веснушки на щеках. На ее длинные ресницы. На ее тонкий носик. На ее губы, которые все еще шепчут его имя.
И он бы не простил ей, если бы они шептали так же нежно чье-то другое, не его имя.
— Я так боялась.
Ее плечи содрогаются, будто пропустив разряд электричества. А в следующую секунду в уголках глаз появляются слезы.
— Чего ты боялась?
Он мягок. Спокоен.
Он больше не может терпеть ее рыданий. Ее боли. Ее грусти.
Она должна быть счастлива. Иначе он не сможет.
— Гермиона?
Тяжелая рука дотрагивается до щеки, и тонкая струя моментально скатывается по коже и застревает между его пальцев.
— Что потеряю тебя.
И она не может сглотнуть.
И волны боли, отчаяния скатываются вниз, к его ладони, поглаживающей ее лицо.
— Тише…
Он не мог смотреть на ее слезы. Никогда больше.
Это было слишком – видеть ее такой. Несчастной, горькой. Она страдала. А он…
Он не делал ничего, чтобы сделать ее счастливой. Чтобы принести ей то, в чем он нуждалась.
— Тише, эй.
Он кладет вторую руку на плечо, притягивая худое тело к своей груди. Она упирается головой в его шею. И он чувствует, как мокрая смесь градом спускается по щекам.
Не плачь, не надо.
Прошу тебя. Только не плачь.
Ее тонкие ручки обхватывают его спину, и он отклоняется назад, на подушку. Ладонью гладит ее волосы, которые теперь походили на цвет осенней листвы.
— Герм, не стоит.
Она быстро кивает головой, сильнее прижимаясь к его груди.
Тише. Моя родная.
Дорогая.
Самая лучшая.
Только не плачь.
— Все уже хорошо. Не надо слез.
— Да, но… — слова почти тонут за реками рыданий.
— Но что?
Маленькие пальчики почти до боли впиваются в его кожу. И отпускают. И вновь оттаскивают футболку на себя.
Ей нужно было ощущать его присутствие. Словами, прикосновениями.
Чем-либо. Только знать, что он рядом. Что он – близко.
—Я волновалась, что ты уже никогда…
— Ч-ч-ч… я бы все равно проснулся. И стал бы надоедать тебе, — он усмехнулся.
— Да уж.
— Все? – он приподнимает ее голову, смотря на красные глаза, воспаленные. И впалые щеки, темные синяки. – Ты успокоилась?
Она кивает и сразу же ложится на него, прижимаясь всем телом.
Ее тепло. Ее руки. Ее лицо.
Он бы не променял это ни на что другое. Она была его. И он никому бы не отдал ее ни за что на свете.
Потому что, мать вашу, для него лучших не бывает. Потому что она была, такая неидеальная, идеальной для него. В этой старой пижаме, с заплаканными глазами, усталым видом.
Заучка. Жалкая девочка.
Была его.
Он медленно опускается – так, чтобы быть на уровне ее лица.
— Ты больше не будешь реветь?
— Нет.
Мягкая улыбка появляется на ее щеках.
— Вот и хорошо.
Он убирает волосы за ухо и смотрит, долго и нежно.
Дорогая.
Он мягко прислоняется к ее губам, забирая все мокрые слезы, соленые. Целует нос, улыбающиеся щечки. Теплый лоб и снова возвращается ко рту.
Он мог бы делать это вечно – целовать ее.
И зачем ему это? Такое «приятное», «трепетное» чувство? Разве оно вообще должно было коснуться его сердца?
Он верил, что нет. Но, видимо, плохо верил.
— Я так устала, Драко. Я не могу даже заснуть.
Он знает, милая. Он видит.
И ничего страшного. Это пройдет, когда ты уснешь. Когда твои карие глаза закроются.
— Спи.
Удивление отражается на ее красивом лице.
— Что?
— Засыпай. Я буду рядом.
— Я… могу лечь спать с тобой?
Радость светится в ее глазах теплым блеском. И на щеки снова проступают слезы.
— Да.
Он поднимается, дотягивается до большого белого одеяла. Накрывает маленькое тельце, которое сжимается от холода.
Она поворачивается спиной, сжимая губы, которые расплывались в улыбке.
Она была счастлива. Как никогда прежде.
Тяжелая рука ложится на талию, притягивая девушку к себе. Он кладет голову рядом с ее волосами, упираясь взглядом в худую шею.
Запах терпкого шоколада. Такой родной. Он успокоением действует для него.
— А если нас увидят?
– Дверь в Палату закрыта. Мадам Помфри проснется только к восьми. А к этому времени мы уже встанем. Не беспокойся.
И его теплые губы дотрагиваются до ее шеи, прежде чем глаза смыкаются в долгом сне.
***
Он шел по пустым коридорам, убирая нависшие волосы со лба.
Куда шел – не знал. Откуда пришел – не знал. Зачем это делал – не знал.
Что-то происходило с ним. А что именно он никак понять не мог.