My December
Шрифт:
Ей стало совсем не по себе. Как только они зайдут в комнату — она в этом уверена, — начнется долгая ссора, которая явно не закончится миром. И пойдет все сначала: она будет извиняться, а он обижаться. Конечно, может быть и другое развитие событий, но это было вряд ли.
Вся ругань ей уже настолько надоела, что хотелось один раз плюнуть на все и забыть этого человека. Потому что каждый день приносил все больше разочарования и боли, которая выедала всю плоть и въедалась в душу. Настолько сильно, что не было место
Дружба, преданность, любовь. Она, кажется, забыла, что это такое. Лишь отдаленное напоминание об этом вертелось у нее в голове — когда-то ты дружила так, что готова была отдать жизнь. Когда-то ты была настолько предана школе, друзьям, что не могла и представить, что существует кто-то или что-то, способное затмить это. А любовь…
Может, она испытывала ее сейчас. Но за страхом, утратой и вечной суетой не могла уследить это чувство.
Когда еще одна дверь, мягко коснувшись стены, открыла проход в знакомую гостиную, она еле слышно вздохнула и проследовала за ним. Прикрыла глаза. Насладилась минутной тишиной. И приготовилась слушать.
Однако ничего не последовало. Лишь скребущая тишина, которая царапала перепонки.
Он обошел кресло, сел на диван. Спокойно, не торопясь, достал пачку сигарет в белой упаковке из кармана мантии, открывая ее. Пальцы ухватились за длинный папирус. Губы коснулись убийственной палочки, и зубы раскусили маленький кристаллик.
Затянулся, выдохнул струю пара. Так, словно курил уже с десяток лет. И совсем не заботился о вреде табака.
Его глаза холодно остановились на ее лице. Он выдержано, будто ему не доставляло особых усилий контролировать себя, выдохнул еще раз и сказал:
— Мне просто интересно, — с прохладой обычного прохожего, спрашивающего у незнакомой дамы время, — все заучки такие? Или ты… — он выдержал паузу, — особенная?
Она сковано поерзала на месте.
Он пугал ее. Своим внезапным спокойствием. Лучше бы наорал, стукнул кулаком об стену. Так нет — сидел, выражая полнейшее равнодушие. И курил эту сигарету, которая уменьшалась в худых пальцах.
Он не был похожим на себя. Каким-то другим.
Растрепанные волосы, подрагивающие губы, шмыгающий нос. Порванная сверху рубаха и грязная мантия. Темные пятна на руках и одежде. И эта сигарета, что совсем убивала в нем Малфоя.
— Ну? — требовательно, но со странной выдержкой продолжил он монолог. — Чего молчишь? Или тебе сказать нечего?
Он пару раз струсил пепел, а потом, решивши, что время этого папируса пришло, выкинул его в камин. Он, прошипевши, зарылся в углях.
Драко встал. Медленно, оставив мантию на диване. И грациозно подошел к ней, стоящей у стены.
Вздохнула, дрогнула. Испуганно поджала губы.
В таком состоянии она его еще не видела: слишком убитый, потерянный.
Сильный запах от сигарет ударил ей в лицо, как только между ними осталось
— Что такое, солнышко? Я больше некрасив для тебя? Страцкий лучше?
Он подходит еще ближе, заслоняя тощую фигуру своей. Наклоняется, заставляя ее сглатывать, прикрывая глаза от неприятного запаха.
— Отойди, пожалуйста.
Она устало смотрит на него. И молча шевелит губами.
Отойди.
Неприятно, противно. До жути противно. Почти так же, когда Страцкий подходит к ней и…
Боже, он действительно сделал это сегодня. Поцеловал. И не просто прикоснулся губами, а поглотил ее полностью, словно Гермиона — его собственность.
И да, ей было слишком обидно, чтобы держать все это в себе. Чтобы дать разуму заговорить.
Просто маленькие слезы, выступившие на глазах. И, слава Мерлину, всего лишь застрявшие на темных ресницах.
Рука твердо упирается в его грудь и отталкивает парня в сторону. Она быстро проходит вперед, смахивая капли одним пальцем.
Че-ерт. Поцелуй. Он был слишком сокровенным. Это было что-то для нее, чем нельзя было разбрасываться. Что-то, что должно было принадлежать одному человеку.
А получилось иначе. И теперь ей было тошно даже думать о том, чтобы поцеловать кого-то вновь.
Она с силой отворяет дверь в ванную и влетает. Почти падает возле крана. И с громким воплем опускает руки, чтобы открыть воду.
Холодная, разрывающая кожу на тысячу иголок вода стекает по запястью, локтю и падает на пол. Мочит одежду, которая моментально повисает на девушке длинными патлами.
Она судорожно вдыхает, пытаясь, чтобы ни одна слеза не скатилась по ее щекам. Большой ком с болью сжимает горло.
Почему?
Этот вопрос не давал ей покоя весь этот год.
Почему она стала старостой старост? Почему она влюбилась в Малфоя? Почему она так быстро забыла о друзьях? Почему ее отец? Почему у нее эти ссоры? Почему ее должны убить? Почему ее хотят изнасиловать? Почему ее “парень” попадает в больницу? Почему из ее “круга общения” есть человек, который болен?
Почему вообще эта жизнь досталась ей?
И почему эти слезы вновь разрезают ее лицо? И рыдания вырываются из глотки, заполняя всю гостиную жалостью.
Она осела, упала. Ударилась головой об кафель и тихо взывала.
Глотала соленую жидкость.
И, черт, ей было так плохо, что ни одна живая душа не смогла бы помочь.
А он стоял вдали, смотря на то, как ее тело извивается на полу. Как мокрая куртка почти душит худую шею. Стоял и молча хлопал светлыми ресницами, закуривая очередную сигарету.
Больно? Ему тоже было больно. И он мог представить себя на ее месте. Но продолжал выдыхать убийственный дым.