My December
Шрифт:
– Еще не надоело рассматривать меня, Грейнджер?
– безучастный голос. Драко все так же смотрит перед собой, улыбаясь краешком губ.
Всего одна фраза, и сердце девушки пропускает удар, замирая в теле. Слова комом застревают в горле. Ей уже тяжело дышать и легкая паника охватывает девушку. Пробирающий до костей озноб не дает сосредоточиться.
Но это же просто Малфой. Зачем волноваться?
– Я не… - руки задрожали, и Грейнджер попыталась заправить прядь волос за ухо. Но она лишь стучала костяшками по лбу, теряя точность.
Карие глаза бегали из стороны в сторону, останавливаясь
Она снова глянула на худые плечи парня, прикусив губу. Соленая жидкость придала еще больше вкуса, и девушке даже почудилось, что она - вампир.
– Да, я вижу, как “ты не”, - на этот раз насмешливые нотки едва ли растапливают лед.
Обычно безразличное лицо озаряет нахальная, самодовольная усмешка. Драко на секунду оборачивается к девушке, выгнув линию губ и сощурив глаза. Он вынул одну руку из кармана, поправляя волосы, которые и так идеально лежали.
Гермиона закатила глаза, увидев это действие. Он же специально показывает, что ему на все наплевать. Что он все тот же человек, которого ничего, кроме его собственности и чистокровности, не волнует. И девушка смогла бы поверить в сказку, которую он играл, если бы не узнала его за эти недели. Его прекрасную актерскую игру, наигранные жесты, которые слизеринец, наверное, часами репетировал перед зеркалом. Она различала его обычно холодные и презирающие глаза с теми, что были сейчас, когда он говорил.
– Знаешь, Малфой, иногда людям мерещится то, что они хотят увидеть, - проговорила Гермиона, сложив руки на груди.
Сейчас она была несказанно рада тому, что у нее густые волосы, ведь за ними было почти не видно покрасневшего лица. Ее пальцы слегка подрагивали, выбивая какой-то ритм в голове.
Спокойно. Спокойно. Спокойно.
Драко заметно напрягся, придумывая в голове очередное оправдание. С каких это пор Грейнджер такой изворотливой сделалась?
Затем его грудь сотряслась от смеха. Он остановился, вынуждая девушку сделать тоже самое. Парень медленно обернулся, сверля Гермиону веселым взглядом. Но в нем ясно читались злые нотки, которые он просто не мог скрыть.
Девушка не поняла причину его неудержимого смеха и насупилась еще больше. Она пыталась выглядеть безразличной, но это плохо удавалось, и Гермиона корила себя за это. Их триумфальная игра, кажется, сегодня переставала ей удаваться.
Грейнджер отступила на шаг назад, в голове отмечая, что дальше лестница. И, как всегда, идти ей будет некуда, потому что скатиться вниз она не желала.
– Мир не крутится вокруг тебя, грязнокровка, - сказал он наигранным, сладким голосом.
– И перестань смотреть на мои губы.
Гермиона открыла рот, то ли от удивления, то ли от возмущения. И это ей говорит Малфой? Он что, забыл о том, что делал утром? Как его руки блуждали по телу девушки, забирались под мантию, как он прижимался к ней всем телом, впивался в губы, пробуя на вкус.
– Пф, кто бы говорил!
– фыркнула Гермиона, театрально закатив глаза.
Ранее насмешливый взгляд сменился холодным. Недобрые искорки пробежали в серых глазах, упрямо наставленных
Да как она смеет препираться? Эта грязнокровная дура решила возомнить из себя королеву Англии, преподавая другим какие-то уроки. Этот ее брезгливый тон, презрительный взгляд, выгнутые губы ужасно раздражали парня. Она не имела права вести себя так с ним. Она - никто.
– Грейнджер, - Драко тяжело вздохнул, будто устал от бессмысленного разговора.
– Ты делаешь все возможное, чтобы не смотреть на меня, не пересекаться со мной. Ты даже голос мой боишься услышать. А почему? Потому, что я значу для тебя значительно больше, чем ты это показываешь, - иронично сказал Малфой, подходя к бледной как смерть Гермионе.
Он прожигал девушку взглядом, изучая каждую родинку на ее лице. В глубине себя он отметил, что в этот день веснушек почему-то стало меньше, чем их было обычно. Губы казались еще тоньше, дрожа при каждом слове. Ключицы красиво выпирали, переходя в тонкую шею. Драко медленно опустился вниз, рассматривая каждую складку на одежде, каждое пятнышко. Он долго рассматривал талию, бедра, маленькие ножки, останавливаясь на острых коленках. Подняв глаза на ее лицо, парень уловил эмоцию, которая застыла на ее гримасе. Страх, боль.
Голову что-то сдавливало, и девушка поморщилась, испытывая боль. Голову все еще тянуло куда-то вниз после схватки с Паркинсон. Девушка просто не могла выкинуть мысли о ней. Почему эта сумасшедшая накинулась вдруг на гриффиндорку, что-то выкрикивая? Схватила ее за волосы с такой силой, что девушка потеряла дар речи на минуту. Но больше всего ее волновало одно: почему Малфой даже не попытался остановить свою подругу? Не пришел на помощь к Гермионе, оттащив Пэнси назад? Он лишь стоял, скрестив руки на груди, в изумлении глядя на происходящее. Или ему было совершенно все равно, что эта дура может покалечить Грейнджер, нанося непоправимый вред ее здоровью?
Как же девушка опозорилась. Подраться с другой девчонкой прям посреди коридора школы. Да хуже и придумать нельзя было! Гермиона всегда считала, что рукоприкладство никогда не должно применяться в обществе здравомыслящих людей. Никто не может без наказания ударить другого. Это всего-навсего показывает слабость человека и неумение решать дела словами. Неужели гриффиндорка показала, насколько глупой она является? А что будет, если профессора узнают об этом? Что будут говорить учителя и дети после всего этого? За такое поведение и значок старосты могут запросто снять…
Мурашки пронеслись по всему телу, заставив гриффиндорку вздрогнуть. Страх не давал дышать, не давал думать. Драка засела в голове, нанося вред ее мыслям. Драко занял все сознание, придавая еще больше ужаса этому дня. Некое безумие сводило с ума, делая речь и мысли неразборчивыми.
Малфой снова это делает: растаптывает Гермиону, превращает все хорошее в пыль. В пыль, которую безвозвратно уносит ветром, все дальше и дальше, пока та не растворяется в воздухе, навсегда исчезая. Он убивает все хорошее и доброе в девушке, делая из нее изверга. Она постепенно забывает о друзьях и уроках, перестает писать родителям, пропускает обязанности старосты. Гермиона теряет самоконтроль, который, казалось, никто не мог разбить или разрушить.