My December
Шрифт:
– Мне так плохо… - вдруг произносит она. Скорее себе, чем Драко, но тот все слышит и думает, что это адресовано ему.
Впервые в жизни Малфой понимал второго главного старосту. Не дело объединяет людей, а общее горе. Кто, как ни он, мог знать, что такое пережить подобное? Когда сидишь без дела и знаешь, что ничем не поможешь своему родному. Но Гермионе было еще хуже, наверное. Из письма парень понял, что девушка попросила подарок, и отец попал в аварию, когда поехал за ним или уже возвращался. Соответственно, гриффиндорка испытывала сильнейшее чувство вины, а у Драко этого не было. Ведь не он виновен в том, что яд проник в организм
– Говоря по правде, я не знаю, что делать в подобных случаях, - бросает тот и приближается на один шаг ближе. Парень садится около нее, смотря в пустые глаза.
Девушка пару раз моргает, словно только что вспомнив, что не одна в башне. Она хмурится, не понимая, кто сидит перед ней. Когда голова наконец вспомнила человека, Гермиона говорит:
– Ты все равно не поможешь мне. Никто не сможет сделать этого. Но ты - особенно.
– Почему это?
– удивляется парень, приподняв брови.
– Потому что ты никогда не переживал то, что чувствую я, - Грейнджер ткнула пальцем в грудь и ощутила боль от этого жеста. Даже легкое прикосновение расширяло дыру в ее теле сильнее.
– Я не понимаю? Ты что, серьезно сейчас? Вообще-то, хочу напомнить тебе: моя мать умирает. И, в отличии от твоего отца, ей осталось жить недолго, - почти обвиняющее ответил Драко, сложив руки на груди.
Даже сейчас они были разными. Она лежала, свернувшись в калачик, а он восседал с ровной спиной, будто царь. Она готова была разрыдаться от любого слова, а он сам делал эти грубые предложения. Она сжимала книгу в руках, думая, что это - самое важное в ее жизни, ее подарок; а он и не думал, что может быть что-то лучше и ценнее, чем он сам.
– Пусть так, - безразлично соглашается девушка, продолжая, - но ты не виновен. А я - только я и никто другой - заказала этот дурной подарок. Я сделала своего отца инвалидом, понимаешь?
– ее голос задрожал, как натянутая струна. В горле появился ком, и оно заболело с новой силой.
– Я виновата! Понимаешь?!
– девушка сорвалась на крик, наконец отбросив книгу от себя.
– Если бы не я и мои невероятные замашки на эту жизнь, все было бы хорошо! Сейчас бы родители сидели у бабушки в Швейцарии и ждали меня! Понимаешь?! Господи… - она приподнялась на локтях, принимая сидячее положение. Только сейчас до Гермионы дошла одна мысль.
– А что, если бабушка… если бабушка не сможет пережить эту аварию. У нее слабое сердце, очень слабое. И она может так переживать за сына, что сердце может не выдержать и… - безумная гримаса застыла на лице Грейнджер, и она испуганно глядела на Драко.
– Такое ведь может быть?
Она отчаянно хотела услышать от парня: “Нет. Бабушка сильная и переживет”. Так хотела поверить в это, что почти умоляюще смотрела в серые глаза. Почти просила в голове, чтобы он сказал именно это. Но он кивает головой, тихо проговаривая:
– Может.
Гермиона подскакивает на ногах, возвышаясь над парнем, как гора. Она испепеляюще смотрела на него, сжигая на месте. Теперь именно девушка убивала его на месте такими жестокими глазами, выгнутой линии губ и рук, расставленных по бокам.
Драко знал, что в Грейнджер боролись разные эмоции ранее: то она его не любит, даже ненавидит, затем испытывает легкую симпатию. И снова не любит, а потом смотрит на каждом уроке, пытаясь скрыть это. И ненавидит. И каждый день в ее голове не могла появиться одна четкая мысль, что же все-таки
– Как твой поганый рот вообще может говорить такие вещи? Кто тебя вообще просит? Кто?!
Гермиона закричала, ударив руками в грудь. Надеясь, что так боль сможет уйти. Но ничего, конечно же, не произошло. Только тоска пришла и привела с собой своих друзей - слез. Девушка заплакала, подбегая к книге. Схватив ее на руки, гриффиндорка разорвала листы на маленькие бумажки, забрасывая в камин. Она все рвала и рвала страницы, ругаясь на подарок.
– Это ты виновата, идиотская книга! Ты!
Когда не осталось живого места от литературы, Гермиона осела на пол, закрываясь руками. Она прижала колени к груди, тяжело всхлипывая. Мокрое лицо было опухшим, глаза красными, а губы дрожали.
– Не стоило этого делать, - подумав, сказал Малфой.
– Все-таки отец попал в аварию, когда ехал за этой книгой. Значит, хотел подарить ее дочке, потому что пришлось направиться в другой город.
– Закрой свою пасть!
– крикнула в ответ Гермиона и снова поднялась.
***
Горгулья молчаливо смотрела на девушку, что посмела ее потревожить. В коридоре иногда шастали другие ученики, но их было очень мало, и Гермиона не обращала на них внимания. Она стучала руками и ногами по статуе, требуя, чтобы она впустила ее немедленно. Отсутствие пароля не волновало девушку. Да и горгулью, в принципе, тоже. Та лишь грозно глядела на ученицу, не пуская к директору. Она не поддавалась никаким уговорам: ни тому, что Гермиона нуждается в профессоре, ни тому, что случилось с ее отцом. Гриффиндорка даже попыталась пригрозить статуе, но та почему-то не испугалась и не пропустила наверх.
Девушка осела на пол, зарываясь пальцами в спутанные волосы. Ей нужно было поговорить с Дамблдором, чтобы тот отпустил ее на пару дней домой. Гермионе ужасно хотелось увидеть отца, сжать его руку и попросить прощения. Хотелось сказать, что все будет хорошо, потому что его вылечат. И еще одно - девушка отчаянно надеялась, что профессор сможет излечить ее отца. Пусть на это уйдет много лекарств из школы, но ее отец сможет снова ходить. Потому что городские врачи не помогут - тут уж и сомневаться нечего. А магия - это то, что нужно было.
Взяв себя в руки, Гермиона почувствовала, что немного приходит в себя. План созрел в ее голове и, собравшись, она поспешила по бесконечным ступенькам к другому профессору.
В ее голове крутились действия вчерашнего и сегодняшнего утра. Да уж, проблема с отцом дала о себе знать: почти на целый день Грейнджер полностью отключилась и действовала каким-то животным рефлексам. Вместо того, что бы немедленно поехать к отцу, поддержать мать, позвонить бабушке из дому, она понеслась в лес, убегая от друзей и проблем. Ее волновало лишь то, что больно Гермионе. И совершенно забыла, как там матери, которая сейчас, наверное, сидит около койки мужа и плачет горькими слезами.