Мы и наши малыши

Смолл Мередит

Проблема привязанности возникла примерно тогда же, когда рожать в больнице стало модным. В конце XIX – начале XX века женщины в западных странах, чтобы сократить материнскую и детскую смертность, начали регулярно рожать в больницах. Для полностью доношенных младенцев переход от домашних к больничным родам оказался как подарком, так и проклятьем. С одной стороны, благодаря тому что врачи получили возможность контролировать кровотечение и заражения, материнская и детская смертность резко снизилась. С другой стороны, беременность и роды стали частью медицинской модели, то есть их теперь воспринимали как болезнь, требующую лечения, а не как естественный процесс. В результате решения теперь принимал медицинский истеблишмент, а не сами матери. Обычно женщин помещали в палатах рядом с кроваткой малыша, но с течением времени в больницах разразилась эпидемия инфекционных заболеваний, в особенности сепсиса. В качестве меры предосторожности врачи стали даже полностью доношенных младенцев разлучать с матерями и помещать в палаты для грудничков. Матерям удавалось лишь мельком увидеть своего малыша при рождении – при условии, что женщина при этом находилась в сознании и не под общим наркозом, – после чего младенца быстро уносили в палату для грудничков. Там младенцы находились в обогреваемых яслях под надзором медсестер, но при этом не получали почти никакого физического контакта. Врачи считали, что для младенцев это наиболее безопасная практика. Руководствуясь соображениями безопасности для здоровья, врачи и персонал больниц также контролировали и процесс родов; мысль об «установлении привязанности» и том, что из этого следует, им даже в голову не приходила. Плановые больничные роды включали в себя правило, по которому грудничков из общей палаты возвращали матерям часов через 12 после родов, а затем – только по расписанию, для кормления.

В 1960-х годах процесс проведения родов в странах Запада стал постепенно

революционизироваться. Под влиянием теории привязанности Джона Боулби и опытов на младенцах макак Гарри Харлоу врачи начали осознавать важность физического контакта для установления связи и младенцев перестали в обязательном порядке забирать в палаты для грудничков. Феминизм 1970-х, способствовавший реализации женщинами своих желаний, продвинул эту революцию еще на шаг дальше, оказав поддержку тем медсестрам и матерям, которые требовали вернуть мать и отца в жизнь новорожденного. В 1976 году два акушера, Маршалл Клаус и Джон Кеннел, на основе проведенных ими исследований выдвинули гипотезу о наличии во взаимоотношениях матери и ребенка решающего – и ограниченного по времени – начального послеродового этапа установления привязанности. Они обнаружили, что недоношенные дети чаще становятся жертвами насилия и хуже набирают вес; Клаус и Кеннел предположили, что, поскольку те родились преждевременно, были забраны у своих матерей и изолированы в палатах для грудничков, у них случился разрыв в нормальных отношениях «мать – дитя». Исследователи обнаружили, что хотя недоношенными рождаются только 7-8 % всех младенцев, среди избиваемых детей доля преждевременно рожденных составляла от 25 % до 41 %. Они высказали догадку, что к тому моменту, как этих детей вернули родителям, они уже пропустили решающий этап для установления привязанности и что вследствие этого у этих пар «мать – дитя» отсутствовала базовая позитивная связь, обеспечивавшая им здоровый эмоциональный и физический контакт. Клаус и Кеннел также оценили, сколько времени проводили разные женщины со своими новорожденными, и обнаружили, что те из них, кто после родов имели ранний контакт (в первые минуты или часы) с младенцем, при последующих осмотрах педиатра вели себя внимательнее по отношению к своим малышам и больше с ними взаимодействовали [38] . Критики отмечали, что характер поведения на осмотре педиатра едва ли может служить объективной мерой силы привязанности матери к своему младенцу [39] . Однако исследование Клауса и Кеннела подчеркнуло потребность младенца во взаимодействии с матерью сразу после родов или пребывании с нею в противоположность изоляции в палате для грудничков [40] .

38

Kennell et al., 1975; Klaus and Kennell, 1976; Hales et al., 1977. Разница в поведении также наблюдалась у женщин из Гватемалы. Матери, испытавшие ранний контакт со своими младенцами, во время осмотра педиатра чаще смотрели малышу в глаза, больше утешали его и трогали.

39

Lamb, 1982; Lamb and Hwang, 1982; Goldberg, 1983; Trevathan, 1987.

40

Klaus and Kennell, 1976; Klaus and Kennell, 1976; Lamb and Hwang, 1982.

В 1978 году даже руководство консервативно настроенной Американской медицинской ассоциации объявило, что их официальная программа в отношении матерей и новорожденных ставит своей целью установление связи «мать – дитя» и что способствование этому является важным компонентом процесса родов [41] . В роддомах теперь признают, что связь эта действительно устанавливается сразу после родов и что медицинскую помощь младенцам можно осуществлять, не отрывая их от матерей. В результате использование совместных палат, где мамы и их малыши находятся вместе, теперь зачастую становится частью медицинской модели беременности и родов. Идея, что матери – и отцы – должны установить со своим ребенком узы привязанности как можно скорее после его появления на свет, теперь повсеместно принимается нашей культурой и одобряется медиками. Спустя примерно девять десятилетий, в течение которых эти узы игнорировались, отрицались, разрушались и «научно» пересматривались, западная культура наконец вернулась к восприятию матери и ребенка как естественной пары.

41

Trevathan, 1987.

Узы, которых нет?

Упомянутая революция основана на убежденности в том, что привязанность между матерью и младенцем возникает сразу же после родов и что эта связь жизненно необходима для их нормального психологического развития. Как именно развивается эта связь или как вообще она возникает, нам неизвестно. Однако все – начиная от родителей и заканчивая врачами – усвоили выводы ученых-этологов и теперь уверены, что эта связь существует и она важна, и, подобно тому, как это происходит у некоторых других видов, она обязана устанавливаться в некий ограниченный промежуток времени после родов. Люди на Западе перешли от «научно обоснованной» уверенности в том, что, если позволить новорожденным контактировать с матерями, те заразят их бактериями (что послужило поводом забирать их и держать в отдельных палатах), к другому «научно обоснованному» убеждению – в том, что, если детям не давать сразу же после родов контактировать с матерью, это нанесет им – и их матерям – психологический и эмоциональный вред. Но существует ли на самом деле у людей этот биологически обусловленный период для установления связи?

Клинически доказано, что у крыс, коз и овец в процессе родов происходят гормональные изменения, провоцирующие их на материнское поведение. Никто не отрицает, что в организме женщины в процессе схваток и родов также происходят гормональные изменения. Во время беременности в крови женщины высок уровень циркулирующего прогестерона, так называемого гормона беременности, который вырабатывается сначала яичниками, а затем плацентой. На последних неделях беременности в ее крови растет уровень эстрогена, а высокий уровень эстрогена незадолго перед родами провоцирует выброс окситоцина и простагландинов. Уровень эстрогена и прогестерона после родов резко падает, а пролактина, сигналом к выработке которого служит сначала падение уровня эстрогена, а затем стимуляция сосков, растет [42] . Пролактин и окситоцин оба играют роль в процессе лактации, и пока женщина продолжает кормить грудью, их содержание в крови остается высоким. И хотя по этому описанию кажется, что гормональный фон женщины зашкаливает и с организмом ее в процессе родов с очевидностью происходят разительные физиологические изменения, никаких доказательств того, что какое-либо из этих изменений, как у грызунов, провоцирует у нее специфически материнское поведение, нет. Ученые кололи матерей шприцами, мучили анализами, наблюдали за ними и осматривали, но так и не нашли никакой прямой взаимосвязи между каким-либо конкретным гормоном и стремлением к материнскому поведению.

42

Lamb and Hwang, 1982; Warren and Shortle, 1990.

Учитывая, что люди – это приматы, а не грызуны, отсутствие у нас специального гормона материнства не представляется таким уж странным. Исследования макак показали, что выращенные, но хорошо приспособленные к неволе взрослые самки готовы в любой момент принять новорожденного детеныша, то есть начать о нем заботиться; для проявления соответствующего материнского поведения им не обязательно проходить через связанные с родами гормональные и физиологические изменения [43] . Даже те самки, которые никогда не были беременны, хотя и испытывают первое время некоторую неловкость от того, что им вручили незнакомого детеныша, через какое-то время берут над ним шефство. Сотрудники Калифорнийского центра исследования приматов при Калифорнийском университете в Дэвисе годами пользовались этой врожденной поведенческой гибкостью обезьян-самок, чтобы облегчить себе задачу ухода за ними; они регулярно забирали часть детенышей, рождавшихся в вольерах, и меняли их на тех, кто появлялся на свет у самок, которых содержали неподалеку в клетках. Целью этого приема, названного ими «перекрестным воспитанием», было ограничение родственного спаривания – часть младенцев перемещали из одной группы в другую, как если бы они были уже взрослыми обезьянами, готовыми к переселению. Процент детенышей, успешно принятых приемными матерями, был высок; примерно 85 % самок в конце концов принимали чужого младенца и растили его как собственного [44] . Однако ученые обнаружили, что для успешной подмены существует некий решающий промежуток времени длиной в несколько недель. Как только мать узнает своего детеныша и привязывается к нему, ее уже не обманешь, подложив ей чужого. Так что, хотя макаки и привязываются к своим малышам и сила их привязанности ими неоднократно демонстрировалась, связь эта не обязательно мгновенна

или гормонально запрограммирована на запечатление одного конкретного младенца [45] . Отнюдь: насколько можно судить, привязанность эта устанавливается постепенно в ходе разнообразных видов общения, привязывающих мать к ребенку и наоборот.

43

Lamb and Hwang, 1982; Warren and Shortle, 1990.

44

Smith, 1986.

45

Holman and Goy, 1979.

Как отмечает психолог Майкл Лэмб, абсурдно думать, что у вида типа нашего или у других приматов со сложными социальными отношениями, где родители принимают на себя долговременные обязательства по уходу за потомством, функция установления первоначальной связи между матерью и младенцем отводилась бы нескольким решающим минутам после родов [46] . В организме матери происходят важные гормональные изменения, которые влияют на ее самочувствие, но ни одно из них не оказалось неотъемлемым условием установления привязанности, как в случае крыс или овец. Человеческие младенцы настолько беспомощны, что естественный отбор наверняка должен был бы поставить в невыгодное положение особей с узким временным окном для материнского запечатления и младенческой привязанности и отдать предпочтение особям, проявлявшим в этом вопросе большую гибкость. Не существует таких аспектов родительства, в которых поведение человека было бы жестко задано, и потому маловероятно, чтобы такая важная задача, как установление связи между беспомощным младенцем и заботящимся о нем взрослом, возлагалась на гормональные раздражители и фиксированные поведенческие реакции. У гусят образ матери запечатлевается сразу же после рождения оттого, что у птенцов мало времени на то, чтобы научиться всему необходимому для самостоятельной жизни; у крыс самки запрограммированы на материнское поведение по той же самой причине. Это – виды с коротким периодом ухода за детьми, и их детенышам для обретения независимости нужно выучиться сравнительно немногому. Но у приматов, и особенно у людей, период развития занимает годы и детенышам для самостоятельного выживания требуется научиться очень многому. Стало быть, нелогично было бы требовать от матерей, чтобы они привязывались к своим малышам сразу же после родов и никак иначе. Напротив: феномен приемных детей – и, несмотря ни на что, глубоко привязывающихся к своим детям отцов (которые, естественно, при их рождении ни через какие гормональные изменения не проходили) – доказывает, что у людей привязанность является не просто автоматической реакцией организма. Нам также очевидно, что эту связь могут прервать или вовсе не дать ей установиться социальные и психологические факторы. Антрополог Нэнси Шепер-Хьюз изучала матерей, живущих в бразильских трущобах, и была шокирована тем, что эти женщины часто оставляют некоторых из своих детей чахнуть и умирать [47] . Живя в полной нищете, эти женщины, похоже, сознательно отказывают в заботе больным или слабым детям. Если считается, что младенец скорее всего не перенесет жизненных испытаний, матери находят оправдания тому, чтобы не заботиться о нем, и делают это, не испытывая по этому поводу страданий. Иными словами, они не тратят силу привязанности на детей, которые скорее всего умрут в младенчестве; отношения привязанности – не данность, но что-то, что даруется жизнеспособным детям. Исследования других культур показали, что идея монотропной привязанности – то есть что один взрослый единовременно испытывает привязанность только к одному младенцу – не отражает всего диапазона человеческих отношений. Специалист по детскому развитию Эдвард Троник с коллегами продемонстрировали, что в племени пигмеев эфе о младенце заботятся сразу несколько взрослых и что отношения «младенец – взрослый» могут принимать более общинный характер [48] . Ребенок в этом племени в первые четыре месяца жизни 50 % времени проводит не со своей матерью и за час успевает повзаимодействовать с пятью и более разными взрослыми. Его также вскармливают сразу несколько кормящих женщин. Младенец однозначно узнает своих мать и отца, но находится на попечении у целого штата взрослых. В обществе, где высшей ценностью является община, подобные многогранные привязанности формируют тесную сеть взаимоотношений – младенцы привязываются сразу к нескольким взрослым, а взрослые – сразу к нескольким младенцам.

46

Lamb and Hwang, 1982.

47

Scheper-Hughes, 1985; Scheper-Hughes, 1992.

48

Tronick et al., 1992.

Связь между взрослым и младенцем является результатом общения и взаимного внимания друг к другу. Подобно любой человеческой привязанности, взрослого и младенца изначально сводит друг с другом физиологическое стремление, но отношения привязанности между ними возникают за счет именно совместного общения. В этом смысле решающим оказывается все время, проведенное ими в обществе друг друга.

Клаус и Кеннел призывают давать матерям и младенцам как можно раньше начинать общаться, не сразу унося новорожденного и потом принося его для кормления на подольше. Они хотели бы, чтобы в первые несколько дней после родов у мамы и малыша было дополнительно еще несколько часов для контакта. Конечно, некоторые из их критиков спорят с тем, что родители и дети нуждаются в некоем фиксированном объеме общения непосредственно после родов. И в некотором смысле они правы – связь между взрослым и младенцем не является сугубо физиологической и инстинктивной. Но критики эти упускают одно важное обстоятельство: никакое разлучение не проходит бесследно [49] . Поскольку у приматов установление привязанности – это продолжительный процесс, любое разлучение младенца с матерью нарушает естественный ход их взаимодействия. И хотя никакого «решающего периода» для установления привязанности у них может и не быть, в период после родов матери и младенцы однозначно предрасположены к развитию новых взаимоотношений. Родители готовятся узнать своего малыша, и радостное ожидание его появления готовит их к тому, чтобы увидеть, почувствовать и услышать все, что он может им «сказать». В этом смысле не гормоны или физиология подталкивают матерей к тому или иному поведению; скорее они стремятся к этому на волне эволюционно обусловленных эмоций, призванных делать так, чтобы взрослые влюблялись в своих малышей.

49

Lamb, 1982.

Все эти ученые, авторы книг по воспитанию, консультанты и исследователи, похоже, не замечают того факта, что благодаря культуре (в форме установок медицинского истеблишмента) природа человека подверглась определенному влиянию. Миллионы лет самки нашего вида рожали младенцев и прикладывали их к груди. Они носили их с собой и помогали найти сосок. Когда, с какой силой и каким образом – физически или эмоционально – устанавливать с ними связь, никогда не обсуждалось, потому подобная близость воспринималась ими как само собой разумеющееся [50] . И во всех культурах, кроме западной, это и по сей день так.

50

Антрополог Венда Треватан, сравнивая, как рожают и ухаживают за своими детьми женщины латиноамериканского и не латиноамериканского происхождения в штате Техас, опрашивала их, когда и с какой частотой они начинают появляться в обществе после родов. Она оказалась не в состоянии сравнить данные двух групп, потому что латиноамериканки, хотя и появлялись в обществе, не понимали самой концепции «выходить в свет без ребенка». Уходить, оставляя ребенка с кем-то еще, как что-то нормальное приходило в голову только американкам не латиноамериканского происхождения (Trevathan, 1987).

Материнские и отцовские инстинкты

Данные всемирной переписи населения показывают, что у 85 % женщин в возрасте старше 40 лет есть дети; то есть 85 % женщин, прошедших через детородный возраст, рожали детей [51] . У мужчин этот показатель неизвестен, потому что мужчины могут иметь детей вплоть до старости, но предполагается, что процент мужчин с детьми не ниже этих 85 %. Иными словами, даже во времена контроля рождаемости и обеспокоенности взрывным ростом народонаселения большинство людей размножаются и становятся родителями. И хотя матери биологически и не запрограммированы привязываться к своим младенцам в решающие несколько минут или часов после родов, а отцы не проходят через те же гормональные изменения, которые могли бы сблизить их со своими отпрысками, было бы странно, если бы эволюция каким-то образом не гарантировала бы, чтобы родители и их дети «спевались». Поэтому я задаюсь вопросом: существует ли родительский инстинкт, некое животное стремление определенным образом вести себя по отношению к младенцам, которое способствовало бы установлению необходимой связи между родителями и их детьми?

51

New Book of World Rankings, 3rd Edition, 1991.