Мы из сорок первого… Воспоминания
Шрифт:
— Нас не догонишь!..
Пьянка, песни, мат в вагонах не прекращались. И так — всю дорогу.
4
В ночь с 10 на 11 декабря прибыли в Чернигов. Этой же ночью нас ожидали баня и солдатское обмундирование. Пьянки кончились — ребята сразу стали серьезнее. Когда мы, одевшись, посмотрели друг на друга, то не могли узнать — кто из нас кто? Мы и не подозревали, что волосы придают человеку такой индивидуальный колорит. Мы все стали на одно лицо, но пройдет парадней, и мы без труда разберемся друг в друге.
По пути в военный городок с интересом читали городские вывески на украинской мове, например — «Перукарня». Думали, что это пекарня, а оказалось —
Нам предстояло пройти недолгий карантин в 236-м запасном стрелковом полку Киевского особого военного округа. Моя рота — 2-я пулеметная. Дома по сей день хранятся конверты, посланные Нине из Чернигова с совершенно четким адресом: «УССР, Черниговская область, город Чернигов, 236-й запасный стрелковый полк, 2-я пулеметная рота». Хотелось крикнуть: «Разведчики всех стран — не теряйтесь!» К концу года эта «лавочка» закроется, и будут введены полевые почты [7] . А пока, пожалуйста — информация открыта.
7
Для обеспечения почтовой связью действующей армии Наркоматсвязи СССР создал систему военно-полевой почты во главе с Центральным управлением полевой связи. Народный комиссар связи СССР И. Т. Пересыпкин был назначен заместителем Наркома обороны и начальником Главного Управления связи Красной Армии по совместительству.
В декабре 1941 года в армии началось создание Управления военно-полевых почт. Органы военной связи при армиях развернули военно-полевые почтовые базы, а при штабах входящих соединений — полевые почтовые станции.
На второй день пребывания в Чернигове я сообщаю Нине в письме от 12 декабря: «…кормят здорово, но однообразно: щи, каша, хлеб, сахар, чай. Черт его знает, а настроение хорошее, если не больше».
В чем дело? Насчет хорошего настроения не понятно: маменькина сыночка оторвали от родителей, бросили в запасный пехотный полк, намотали на ноги двухметровые обмотки, неизвестно что его ожидает, а он радуется. Уж не «того ли» он? Нет — все гораздо проще: еда — хорошая; товарищи по роте — лучше не бывает; командиры — тоже; сам — молодой и здоровый. Чего еще желать? Да, забыл: девушка еще любит…
А что касается питания, то оно для солдата, особенно для молодого растущего организма, дело первостатейное. Так, как нас кормили первый месяц в Чернигове, больше не кормили нигде и никогда: борщ был мясной, наваристый, густой, одним словом, настоящий украинский борщ; на второе — куски мяса с кашей; на третье — кисель или компот; хлеба на столах — сколько съедим, он не нормировался; добавки было вдоволь, пока не наедимся. Я не припоминаю, чтобы дома в последние годы бывали такие полновесные обеды. Стыдно вспоминать, но братва за столом кидалась хлебом.
Интересно и другое: молодые ребята, призванные из республик Средней Азии, не ели свинину, но — недолго. Они говорили:
— Моя чушка не кушай, Коран не позволяй. — Мы с удовольствием поглощали за них жирные куски. Но, увы — вскоре Коран стал прощать им этот грех, и они не отставали от нас.
Зимой 1939/40 года СССР увеличил армию в 2,5 раза, в том числе за счет нас, окончивших среднюю школу. А тут еще и мобилизация в трех пограничных военных округах — Ленинградском, Белорусском и Киевском. Потребовалось накормить столько лишних молодых ртов! Финская война еще была в начальной стадии и не успела повлиять на продовольственные возможности южных военных округов — Киевского, Харьковского и Одесского, — но скоро положение изменилось. И еще до того, как оно изменилось, уже через месяц, уходя из столовой, мы стали набивать карманы хлебом на день про запас, и им больше никто не кидался: постепенно мы втянулись в режим.
Что мы тогда носили? Письмо от 13 декабря характеризует наше обмундирование:
Все так и было. Как мы хохотали, когда рядом вставали высокий Саша Белостоцкий в шинели выше колен и невысокий Жора Бурцев в шинели до пят! К тому — нижняя кромка шинели выглядела у них так, словно ее отъели собаки. Но такое положение продлилось недолго, и к концу декабря каждый сумел подобрать себе шинель по росту и по размеру.
На голове напоминала о легендарном прошлом Красной армии буденовка времен Гражданской войны. В моем альбоме хранится черниговское фото, где я снят в первые дни армейской службы. Носили шинель и все остальное, что положено, в том числе ботинки и совершенно новый для нас элемент — чудо-обмотки двухметровой длины. К ним мы привыкли нескоро: слабо обмотаешь ногу — весь взвод на ходу с хохотом наступает на размотавшийся конец, хлопот не оберешься; туго замотаешь — нога вспухнет, ступать больно. Ничего, научились носить и обмотки. Вскоре многие из нас предпочли обмоткам краги, и я в том числе — мне они пришлись по нраву: быстро надеваются, ногу облегают свободно, а ремешки сами не расстегиваются.
Наше снаряжение, с которым расставались только ночью, если спали в казарме, состояло из заплечного ранца на ремнях, противогаза, саперной лопатки, фляги и двух подсумков для патронов. К этому вскоре добавились плащ-палатка и каска с подшлемником. Оружие — не в счет.
Первое время режим дня на карантине был более чем щадящий: занятия только до обеда. В основном — изучение материальной части оружия пулеметной роты: станковый пулемет «Максим», трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 года, пистолет ТТ.
Занимались и строевой подготовкой, частыми были политзанятия и политинформации. После обеда валялись на койках и травили анекдоты. Занятия в поле проводились только до 15 градусов мороза, а если температура опускалась ниже — занимались в казарме. Вскоре и этот распорядок изменился.
На четвертый день пребывания в Чернигове рота получила боевое оружие, и мы в первый раз вышли на стрельбище.
На карантине близко познакомился с двумя, как и я, несостоявшимися студентами. Я спал с ними рядом. Это были: Геннадий Травников из Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта (ЛИИЖТа) и Алексей Токмачев из Ленинградского кораблестроительного института (ЛКИ). Травников был племянником известного академика Щербы [8] , и с Геной мы прослужим вместе год.
8
Щерба Лев Владимирович (1880–1944) — академик, известный языковед, основатель Фонетической лаборатории при Санкт-Петербургском университете.
Мы быстро научились ходить в строю, да еще с заливистой песней и со свистом. Запевал всегда Митя Колобов. Мы были ленинградцами и старались держать «марку» в военном городке.
В первой шеренге взвода шли четыре командира отделения — немолодые командиры запаса, недавно мобилизованные. Их личное оружие — пистолеты ТТ. (Я и в дальнейшем буду уделять внимание вооружению частей, в которых мне доведется служить). Во второй шеренге шагали четыре первых номера пулеметных расчетов взвода, и в их числе Гена Травников. Каждый нес на плече кожух пулемета весом 16 килограмм. Личное оружие — те же пистолеты ТТ. В третьей шеренге взвода — вторые номера пулеметных расчетов: Митя Колобов, Сережа Никитин, Саша Скворцов и я. Каждый из нас нес самую тяжелую часть пулемета — станок весом 32 килограмма — и личное оружие — пистолет ТТ. Не припомню, как я вошел в эту славную когорту «тяжеловесов». По-видимому, вызвался сам: здоровье позволяло носить тяжести.