Мы не твои
Шрифт:
Это огонь с моего горящего тела смогли сбить довольно быстро, и серьезных ожогов у меня не так много осталось.
А вот потушить гнев, злость, бессилие, ярость — не могли. Долго.
Никто не мог.
Даже Там, брат, который все-таки выжил, хотя я думал — не выкарабкается. Когда я попал в больницу после взрыва, брат тоже лежал там, как раз в то время, когда меня взорвали он вышел из комы, пришел в себя, пошел на поправку.
А я…
Я сгорал в своем собственном аду.
А потом в один прекрасный день услышал чириканье…
–
Помню, что голос ее как-то странно царапнул по коже. Ласковый. С хрипотцой. Милый. Но в тот момент я был охвачен демонами, которые требовали мяса, любого мяса. И крови… Им хотелось всех вокруг заставлять страдать…
– Отойди от меня. И найди нормальную, опытную. Пусть она капельницу ставит.
Хотел унизить ее, оскорбить, прогнать прочь, чтобы… чтобы этот ласковый голосок не бередил душу…
– А я уже давно все поставила.
Помню, как тогда лежал, не понимая, что делать. Повода злиться и прогонять ее не было. Был повод поблагодарить. Но я же гордый горец Умаров! Куда мне снизойти до какой-то непонятной девчонки? Только собирался выдать порцию язвительных гадостей, как…
– А вообще-то я не компас. Я воробушек.
Воробушек!
Сейчас мне кажется, что я тогда уже знал, этот Воробушек просто так не вылетит из моей жизни.
Прижимаю к себе ее мягкое тело. Такое невесомое, почти воздушной хрупкости. Но при этом… При этом мне, как мужчине все нравится. Нужные округлости в нужных местах. Очень тонкая талия. И пышно там, где надо.
Провожу ладонью по ее спине, чувствую, как по коже ее бегут мурашки, она чуть двигает плечами, заставляя меня думать — как хорошо, что ночь длинная.
— Ты почему не спишь, Илик?
— Охраняю твой сон.
— От кого?
— От одного жадного парня.
Слышу, как она смеется тихонько, а потом чувствую ее губы на своей коже. Это охренеть как приятно. Мягкие, полные, влажные… И сбивчивое дыхание дает мне понять, что она тоже рада длинной ночи.
— Иди ко мне, сладкая…
— Зачем?
— Не знаю. Давай подумаем?
Улыбаюсь, и чувствую ее улыбку. Ее не сложно чувствовать, мою Надежду. Моего Воробушка.
— Может, чтобы ты меня поцеловал еще пару раз?
— Только пару? Может… больше?
— Может…
Я готов. И пару, и десять пар, и сто…
Только бы не заканчивался этот наш отпуск.
Увы. Это невозможно. Осознаю с неизбежностью.
Я не могу просить у Тамерлана оставить нас тут. Не могу просить его задержаться.
Я могу только надеяться на то, что и дома все будет хорошо.
У меня есть надежда на это.
Надежда.
Моя. Только моя. Пока…
Надолго ли?
Я не вижу.
К этому привыкнуть сложно, но я привык. Просто потому, что сам для себя решил — не хочу видеть и все.
Не вижу.
Зато теперь я чувствую. То есть делаю то, чего раньше избегал. И что, как я думал, мне не дано.
Чувствую близких мне людей. Чувствую их настроение. Радость. Покой. Счастье. Неуверенность. Злость. Раздражение.
И боль.
Главное, что я теперь очень хорошо чувствую. То, чего раньше я не понимал и не чувствовал вовсе.
Боль.
Боль Тамерлана горит во мне огнем.
Я не вижу его. И почти не слышу его дыхание.
Но его боль пульсирует во мне огненным цветком.
Мы летим обратно, домой в Москву. Опять тот же бизнес-джет, как я понимаю. Вежливые стюарды помогают загрузить меня на борт.
Я слышу, как суетятся мама и Воробушек. Им хочется поудобнее устроить меня.
Мама хлопочет вокруг Тамерлана. Я понимаю, что у него на руках ребенок, его сын — да, я уже смирился с тем, что все считают этого мальчика сыном Тама, наверное, и мне лучше так считать, но я все еще слишком хорошо помню взгляд его матери Мадины, когда его отец Шабкат выстрелил в Тамерлана.
— Там, сынок, отдай малыша няне.
— Я хочу сам побыть с ним.
— Тамерлан, ему лучше будет в люльке.
— Мама! — там никогда не повышает голос на мать. Но твердость его тона почти так же красноречива. — Мама, сядь, пожалуйста. Я сам могу разобраться в том, как быть с моим ребенком.
Надя сидит рядом со мной. Вздыхает нервно.
Я протягиваю ладонь, хочу дотронуться до нее.
Она переплетает свои пальцы с моими.
Почему-то я знаю, что в этот момент Тамерлан смотрит на нас. Я слышу его вздох, я чувствую его взгляд.
Его боль. Снова его боль.
Я прекрасно понимаю, что не имею права на счастье. Я был к этому готов. Я целый год занимался самоуничтожением, пытался задвинуть свою жизнь в самый дальний угол.
Да я и не жил это время вовсе.
Я грыз себя, упивался своими страданиями. И всех остальных тоже заставлял страдать.
Я думал, что это мое наказание. Моя судьба. Я считал, что принял ее, что вот это вот всё, мной заслуженное, я буду терпеть, буду с этим жить. Я в заложниках у этой судьбы. И ничего не могу поделать. Не могу рассказать вам, что я теперь в другом месте, но найти меня можно по поиску. И узнать судьбу Ильяса и всех героев тоже.
На самом деле, ничего я не принял. И злился.
И продолжаю злиться.
Особенно злюсь на то, что позволил себе помечтать о счастье с Воробушком.
Идиот.
И что теперь делать с ней?
Она сидит рядом, кожей ощущаю ее напряжение. Постепенно расслабляется, видимо, ее клонит в сон. Да, ночью я почти не дал ей уснуть. Сводит все от воспоминаний, как было сладко, томно, остро…
Ее голова опускается на мое плечо. Вдыхаю ее аромат…
Мне надо прекратить все это пока не стало слишком поздно.