Мы никогда друг друга не любили

Веммер Анна

— Уф-ф-ф! — Леся устало опускается на стул рядом. — Жесть!

— Не нашла? — с сочувствием спрашивает Лиана.

— Прикинь! Предлагаю две тысячи за выход и процент от собранных и проданных заказов. И что? «Я слишком ценю свое время, чтобы прыгать за морковкой на палочке, мне нужен оклад и гарантированная премия». Я понимаю, это не много, но сколько я должна платить флористу на обучении? Миллион?!

— Вы о чем? — интересуюсь я.

Леся объясняет:

— Мы с мужем поспорили. Он сказал, что я не смогу управлять бизнесом, потому

что не могу управлять даже собственным языком. А я сказала, что смогу и раз ему так не нравится мой язык, пусть целуется с авокадо. Тогда он купил мне этот дурацкий салон и заставляет работать.

Леся корчит рожицу и показывает мужу, который ни о чем не подозревая разлегся на пляже, язык.

— А я смогла. Ну как смогла… по крайней мере ничего не сломала и не развалила. Но с флористами беда. То в декрет, то в дальнее плавание.

— Возьми Аврору, — вдруг говорит Лиана.

— Да! — прежде, чем я успеваю все обдумать, говорю. — Возьми меня! Я хочу учиться! И готова прыгать за морковкой!

— Серьезно? — Леся смотрит с сомнением. — А… этот твой отпустит?

— Этого не спрашивают. Он же для этого мне четыре миллиона оставил, чтобы я с голоду не сразу сдохла. Какие претензии к работе?

— Тогда не вопрос! — Леся довольная сияет. — Пойду, скажу мужу, что он дурак! Обожаю такие моменты!

— Ну вот, теперь я за тебя спокойна. С Леськой не пропадешь.

И я воодушевляюсь. Не придется сидеть в стеклянной клетке Островского, боясь высунуть нос из комнаты. В понедельник я гордо соберусь, уйду на работу, и вернусь только вечером. Надо только забрать вещи из гостиницы! И на маникюр бы… да, точно, сегодня вечером схожу на маникюр и обрежу ногти. Флорист — это ведь физическая работа? Черт, я понятия не имею, что значит работать…

Но чувствую себя, как ребенок, которому пообещали поход в зоопарк.

Когда Островский выходит из домика с сумкой, я готова нестись вперед него к машине. Но заставляю себя делать вид, будто ничего особенного не происходит. Нутром чувствую, что не стоит посвящать бывшего мужа в детали своих дел.

К моему удивлению, когда мы уже садимся в машину, к нам присоединяются Лиана и Леся.

— А… — удивленно тяну я.

— У мальчиков дела, мы решили, что вы нас подбросите! — весело заявляет Леся.

На секунду мне кажется, что Виктор сейчас за уши вытащит обеих из машины, ведь ежу ясно, что девочки просто не хотят отпускать меня с ним одну. Неужели Лиана рассказала и Лесе? Или Виктор говорил с обеими?

Плевать, не хочу знать.

Но Островский только фыркает, садясь за руль. Его совершенно не беспокоят две шумные девицы на заднем сидении. А вот мой план забиться в самый дальний угол машины идет ко дну. Невольно девчонки вынуждают меня сесть на переднее сидение, и я жалею, что надела джинсовые шорты. Сегодня ужасно жарко, но я бы потерпела четыре часа в штанах, лишь бы не чувствовать кожей взгляд бывшего мужа.

Мы выезжаем на трассу, и сзади доносится музыка: девчонки не хотят ехать тихо и спокойно. Я кошусь на Островского, но он удивительно стоически переносит детский сад в машине. Даже характерный для игристого вина хлопок пробки не выводит его из равновесия, и я чуть-чуть расслабляюсь.

Леся протягивает мне пластиковый бокал с золотистым вином. Оно холодное. Освежает и кружит голову. Я с удовольствием закусываю клубникой, открываю окно и подставляю лицо свежему ветру.

— Смотри, сейчас прилетит в лоб кирпич, — предупреждает Виктор.

— ТЫ ВЕНЕРА, Я — ЮПИТЕР, ТЫ МОСКВА, Я — ПИТЕР, ЛЮДИ ПОМОГИТЕ, НЕ МОГУ ПИТЬ! — доносится сзади.

— Вот и не пили бы, а то женский алкоголизм неизлечим, — язвит Островский.

— Это все потому что вы за рулем, а мы — нет! — Леся и ему умудряется показывать язык.

Они продолжают петь, пить и есть, и долгая дорога, которая должна была быть наполнена напряжением и неловкостью, пролетает как несколько мгновений. К счастью, у девочек с собой всего одна бутылка, и мы не напиваемся, но я все равно чувствую непривычную и пугающую легкость.

Впрочем, напряжение все-таки есть: мы высаживаем Лесю и Лиану у дома Архиповых, что как раз на въезде в город, и едем к стеклянной башне, где обосновался Виктор. Я надеюсь — нет, я молюсь! — чтобы ему не пришло в голову обсудить вчерашнее. И на этот раз мои молитвы почти услышаны.

Почти — потому что лифт.

— Смотри, холодная стенка двигается, — фыркает Островский.

Я вспоминаю, как позорно вела себя после клуба, краснею и отворачиваюсь, но чувствую — совсем невесомое, мимолетное — прикосновение к макушке. Ежусь и отстраняюсь, не готовая сейчас снова окунаться в прошлое.

— А я думал, ты меньше меня боишься, когда выпьешь.

— Я сделала всего несколько глотков.

— Хорошо.

Удивительно, как за какую-то минуту у Виктора меняется голос. С хриплого и бархатистого, на холодный и металлический. Интересно, какой он настоящий?

Не-е-ет, Аврора, ты сделала не несколько глотков. Такие мысли не должны приходить к тебе в трезвом уме и твердой памяти! Помни! Помни, кто этот мужчина и почему ты пять лет тенью жила в его доме!

Мы проходим в квартиру по отпечатку пальца Островского, и меня начинает заботить вопрос о том, как я буду входить и выходить сама. Ответ фееричен:

— Никак.

— В смысле?! Я что, в заложниках?! Я на работу устроилась, мне в понедельник надо в салон! А сейчас на маникюр! Вещи забрать! В чем я ходить буду?!

— На какую еще работу? — Виктор смотрит с подозрительным прищуром.

— К Лесе. Флористом. Мы договорились! И ты не можешь мне запретить! Я должна как-то жить, раз уж ты приграбастал все деньги отца!

— К Лесе — можно.

— Вот спасибо за милость, барин! — Я кланяюсь ему в ноги.

— Будешь язвить, отберу спальню и положу на диване, а в пять утра буду мстительно греметь кастрюлями и варить кофе.