Мы никогда не умрем
Шрифт:
Таше вдруг стало ее жалко. Такая красивая, такая уверенная, а не может рассказать сказку.
— В далеком королевстве внизу гор, — подсказала она.
— У подножья гор… что же, и правда, девочка жила в далеком королевстве у подножья гор. Жила в замке, который… который был окружен прекрасным садом. — она вдруг протянула руку и сжала пальцы Таши. — Да, садом… полным самых разных цветов. Но больше всего ей нравились…
— Красные, — подсказала Таша.
— Почему красные? — нахмурилась Мари. Таша пожала плечами. Она не знала, как объяснить
В этот момент в зале зажегся свет. Наталья Сергеевна хмуро посмотрела на Ташу, словно за что-то осуждала.
— Я прочитала вашу пьесу. Она отвратительна, — устало сказала она, поворачивая один из стульев и садясь напротив Мари.
— А я так не считаю. Эта пьеса о том, что составляет нашу жизнь.
— Это вашу жизнь оно, может быть, составляет. Здесь школа, поймите. Студия даже не для циничных подростков, стремящихся… к эпатажу. Это школьный театр, к тому же особенный. Директор ничего не сказала вам о цели наших постановок?
— О, ее формулировки были весьма… стандартны, — наморщила нос Мари. Она все еще держала Ташу за руку, и она чувствовала, как медленно согревается черный бархат перчатки.
— Это терапевтический театр. Для детей, которые попали в трудные ситуации. Я собирала своих актеров с разных школ. Я никогда не спрашиваю, какие истории они принесли с собой, только позволяю им проигрывать их на сцене. Эмоции, которых им не хватает, слова, которых они не могут сказать. И поверьте мне, вот эта… пьеса, которую вы с собой принесли… не для этого театра.
Мари нахмурилась. Таша видела, как в ее глазах зажглись злые, колючие искорки.
— Ах вот оно что. Неблагополучные детки, и вы — их благодетель, — прошипела она, вставая. Ее пальцы выскользнули из руки Таши, и она вдруг почувствовала себя обманутой. — Вы, конечно, думаете, что за свою… практику я ни разу не видела неблагополучных детей? Эта пьеса — о любви, побеждающей смерть. О том, что любовь… — она хлопнула в ладоши, — побеждает зависимость.
— Вы можете детям рассказывать эти сказки. Не мне. Ваша пьеса делает героиню сексуальным объектом. Она выставляет напоказ именно то, что привлекает взрослых мужчин в несовершеннолетних девочках, и вы прекрасно это знаете. А делать из мальчика хищника — это же преступление, подростки и так внушаемы, а вы хотите показать им эстетику насилия!
— Вы не можете запретить мне ставить эту пьесу, — напомнила Мари.
— Не могу. А вы, конечно же, не откажетесь от постановки?
Мари развела руками. Таша смотрела и не могла понять, что с ней не так. Она разглядела тайну, но пока не разгадала. Странно, что Наталья Сергеевна не видит ее — взрослым всегда лучше удавалось разгадывать загадки.
Но Таша обрадовалась, что Наталья Сергеевна ничего не заметила. Она поймала тайну, как канарейку в ладони, спрятала от чужих глаз и пообещала себе обязательно рассмотреть ее поподробнее.
— Прекрасно. Я ничего вам не запрещу, Марина, — устало сказала Наталья Сергеевна и встала со стула.
Ее пушистый
Мари проводила Наталью Сергеевну тяжелым взглядом.
— А она у вас не очень-то приятная, не так ли? — рассеянно спросила она.
— Нет, она очень хорошая. Нас всех любит, — вступилась за наставницу Таша. — Просто беспокоится очень сильно. Она знаете, как Ульку любит? И Тимура тоже, хотя и называет глупым. И всех остальных тоже. А еще она внимательная — никто не волновался, когда Слава неделю в школу не ходил, он позвонил один раз, сказал, что заболел. Так Наталья Сергеевна к нему домой пришла, и потом всех к нему в гости водила, мы чай с вафлями пили…
— Кто такой Слава? — скривилась Мари.
— А есть у нас мальчик один, такой весь в черном, глаза дурные. Мне родители сказали с ним не дружить, сказали, что он наркоман и… еще кто-то, не помню слово. А Наталья Сергеевна говорит, что он хороший. Только глупый. Он мне потом сказал, что отравиться хотел, а она его отговорила, представляете?
— Ее послушать, так все кругом глупые.
— Меня она глупой не называет, — насупилась Таша.
— А как называет? — улыбнулась Мари.
— Мышкой, — нехотя ответила Таша.
Прозвище ей не нравилось. Мышка — маленькая и серая, а она устала быть маленькой и серой. А главное — Таша очень надеялась вырасти и стать заметной. Может быть, красивой, как Улька. Или такой таинственной, как Мари. А мышка всегда будет мышкой, не вырастет ни в кошку, ни в лису, ни даже в канарейку.
— Мышка, прелестно! — непонятно чему обрадовалась Мари. — Расскажи мне, что было дальше с девушкой, которой нравились красные цветы в саду?
— Это взрослые обычно рассказывают сказки детям, — напомнила ей Таша.
— О, нет-нет, кто сказал тебе такую глупость? Дети рассказывают лучшие сказки на свете!
Таша задумалась. Посмотрела на темную сцену.
Там, за плотным серым занавесом в пыльном полумраке распускался красный светящийся цветок. Один, второй, третий…
Девушка в белом гриме стояла на краю сцены и смотрела в зал. Красные отблески ложились на ее серое платье, растекаясь по ткани, словно пятна крови.
А цветов становилось все больше и больше, и каждый светился странным, тревожным светом.
— Она запретила сажать в своем саду какие-то другие цветы. Сказала, будут только красные, а все остальные приказала вырвать и сжечь.
— Вот как? — кажется, Мари ей не поверила.
— Конечно! Идемте, я покажу! — Таша, внезапно осмелев, схватила ее за рукав и потащила к сцене.
— Смотрите!
Она легко запрыгнула на сцену и зажмурилась. Девушка в сером сидела на краю сцены, низко опустив голову. Мужчина в белом сидел к ней спиной. Таша подошла ближе и заглянула в его глаза. Глаза были страшные — совсем-совсем белые, и наполненные красными сполохами, которые отбрасывали светящиеся алые цветы.