Мы оседлаем бурю
Шрифт:
Эдо перехватил мой взгляд и улыбнулся, хотя и только вполсилы от приберегаемой для Танаки улыбки, но все равно мое сердце заныло при виде его прекрасных черт. Эдо обладал классическим точеным профилем кисианца, но служанки боролись за право принести ему воду для умывания не из-за его носа, скул или глаз с длинными ресницами, а из-за того, как любезно он благодарил их за службу – словно не был старшим сыном самого влиятельного герцога Кисианской империи.
Чтобы не вызвать его полную извинений улыбку, я предпочла выглянуть в окно, ведь, в отличие от Танаки, Эдо не был слепцом.
– На
Эдо выразительно поморщился, чтобы заставить его прекратить изменнические речи. Он слишком хорошо знал, насколько это опасно. Ко двору его приставили еще ребенком, и вместо игрушек он развлекался с дедушкиным перстнем с печатью. Как и Сичи, он стал придворным императора, вызывая всеобщую зависть. Слово «заложник» никогда не слетало с губ улыбающихся придворных подхалимов.
Как всегда, по обеим сторонам экипажа скакали четверо императорских гвардейцев, сменяясь на каждой остановке. На плаще ближайшего темнели пятна пота, а лицо покрывала испарина, но на его губах все равно сияла улыбка, без которой я редко его видела.
– Снаружи капитан Лассель, – сказала я, и эти слова оборвали разговор куда быстрее, чем любые молчаливые предупреждения Эдо.
Через мгновение Танака уже выглядывал из-за моего плеча через решетчатое окошко. Капитан Лассель не замечал, что мы за ним наблюдаем, но из-за вездесущей полуулыбки казалось, будто замечает, и за это я ненавидела его еще сильнее. Та же улыбка сияла на его губах, когда он извинялся, что во время его караула в мою спальню прокрался убийца. За три года мое недоверие ничуть не уменьшилось.
Танака переместился к другому окну, выглянул из-за плеча Эдо и сказал:
– С этой стороны – Киа и Тороно.
Самые юные и недавно поступившие на службу гвардейцы, присягнувшие императору лишь год назад.
– Это мало что меняет, – заметила я.
– Мне кажется, Киа на маминой стороне. Насчет Тороно я не уверен.
И снова Эдо шикнул на него, а я продолжала рассматривать горделивую фигуру капитана Ласселя верхом на коне. Однажды капитан обнаружил меня стоящей у тела убийцы, кровь из раны на локте заливала всю мою руку. В четырнадцать я была уже ростом как взрослая, но обладала присущей подросткам неуклюжестью и неуверенностью, так что не могла сдержать слезы. Он послал за горничной и убрал труп, а я с рыданиями его поблагодарила. Злость родилась позже.
Экипаж начал замедлять ход. Капитан привстал в стременах, но из окна я не увидела ничего, кроме нашего каравана придворных. Лошади, экипажи и паланкины, флаги, вымпелы и шелка.
– Мы останавливаемся? – спросил Танака, по-прежнему выглядывая в другое окно. – Только не говорите, что мы делаем привал на ночь, потому что сейчас разгар дня.
– Вряд ли, – отозвался Эдо. – Ближайший постоялый двор как минимум в трех милях от Полей Шами. Наверное, император остановился,
Поскольку мы находились далеко от авангарда императорской кавалькады, я не разобралась, где мы, пока не услышала Эдо, но как только с его губ слетели эти слова, за окном появились первые цветы канашими, их бледные лепестки рассыпались на обочине, как брызги снега. В честь каждого солдата, погибшего в сражениях за покойного императора Отако, посадили один цветок. Именно здесь императора Тянто Отако захватил и казнил за измену тот самый человек, чью голову сейчас украшала корона и чью фамилию мы носили, хотя и не имели с ним общей крови.
В детстве матушка прошептала мне на ухо правду, и после этого я уже другими глазами смотрела на запертые ворота и гвардейцев, на толпу слуг и наставников и отсутствие друзей. Золотая клетка.
Убийцам нужна была не Мико Ц‘ай. Они охотились за Мико Отако.
– Смотри, Мико! Что за… – сказал Танака, сидящий у другого борта экипажа. – Кто это там? Что за люди на полях? Они несут белые флаги.
– С этой стороны тоже один такой, – отозвалась я, прижавшись щекой к теплому от солнца окошку. – Нет, двое. Трое! И у них в руках молитвенные таблички. Неужели…
Экипаж притормозил еще сильнее, капитан Лассель куда-то свернул и пропал из вида. Как только карета остановилась, я распахнула дверь и выпрыгнула, прежде чем кто-либо из охраны успел возразить. Не обращая внимания на их советы оставаться внутри, я протискивалась между верховыми гвардейцами и телегами с багажом, застывшими слугами и паланкинами с дамами, которые изо всех сил обмахивались веерами и сетовали на невыносимую жару, так что даже не заметили, как я прохожу мимо.
– Ваше высочество! – окликнули меня сзади, я обернулась и увидела, что Танака последовал за мной, золотые нити его одежды поблескивали на полуденном солнце. – Ваше высочество, заклинаю вас…
– У этих людей флаги Отако, – сказал нагнавший меня Танака, с его лица исчезло добродушие.
– Я вижу.
– Не торопись, – прошептал он, когда мы оказались в авангарде кавалькады, схватил меня за руку и на мгновение сжал ее, чтобы приободрить.
Я замедлила шаг. Все выворачивали шеи, чтобы лучше рассмотреть перегородивших дорогу людей. Некоторые из них были в простой солдатской форме, а другие в коротких шерстяных рубахах и штанах, как у крестьян. Лишь несколько человек щеголяли в одежде из ярких тканей тонкой выделки, а в основном все затопили коричневый, синий и грязно-бурый. Белые флаги трепетали на концах длинных шестов, а многие люди несли молитвенные дощечки, маленькие и побольше, исписанные длинными строчками слов.
Его императорское величество Кин Ц‘ай наблюдал эту сцену, сидя на своем темном коне, шагах в двадцати от нас, пока его одетый в черное слуга разговаривал с предводителем смутьянов. Император тем временем переговаривался с одним из своих советников и с придворным священником, отцом Окоми. Казалось, будто они просто решили дать отдых лошадям, так мало интереса они выказывали к происходящему, но гвардейцы за спиной его величества застыли в напряженных позах и встревоженно посматривали по сторонам.