Мы побелили солнце
Шрифт:
Вздыхаю. Выключаю свет, чтобы погрузиться в синее свечение кнопки от чайника. Опираюсь на гарнитур и жду, когда он закипит.
– Да баба забрала, – неохотно отвечаю. – И спрятала. Сейчас уж точно не найду.
Глаза тети Жени светлеют. Она кивает, будто во всем понимает меня, и садится за стол. От скуки начинает разглядывать календарь в синем ореоле подсветки еще за позапрошлый год, но бабушке настолько нравились котята на нем, что он висел теперь вместо картины.
– Ну и правильно, – снова кивает. – Ты же не учишься совсем. Я же вижу в окно,
Ее вдруг одолевает любопытство, и с календарика с котятами она переводит взгляд на мои руки. С типично тетижениной цепкостью разглядывает синяки. Я вздрагиваю и спешу опустить рукава толстовки, но это делает только хуже. Тетя Женя все замечает.
– А чего ты стесняешься? Правильно же все. Детей воспитывать надо только так. Ты вырастешь и все поймешь, спасибо еще скажешь бабке. Она тебе добра желает, хочет человека из тебя вырастить.
Резко шлепаю по кнопке. Чайник щелкает и неохотно перестает бурлить, а я хватаю и лью воду в кружку. А ведь и вправду пахнет пряной клубникой… да насыщенно так…
– Почему бы мне у вас не переночевать? – оборачиваюсь через плечо. Сжимаю ручку кружки. – А мама бы утром приехала. Ей тоже на ночь срываться как-то…
– Данечка, да где у меня-то? – восклицает она, а меня перекашивает. Хмыкнув, я сажусь за стол, ставлю кружку перед собой и дую на чай. – У меня ж сын приехал с женой! Кроватей лишних нет!
– Понятно, – фыркаю. Дую в последний раз и прихлебываю, не поднимая кружки. Замираю на пару секунд, когда чай обжигает горло и начинает плавно скатываться вниз по пищеводу. Горьковатая, чуть острая клубника… И чего я раньше избегал этот чай?
А тетя Женя разглядывает скатерть. Примечает полосочку от ножа и теперь растягивает ее пальцами, чтобы убедиться: действительно ли это дырка или просто царапина?
– И кем же он работает… – бормочет она под нос. – Крутым кем-то. С… се… О! – она хлопает ладонью по столу. – Вспомнила! Сисистер он!
– Кто?
– Сисистер! Работа такая модная! Не знаешь разве? Да я, старуха, и то разбираюсь!
– Кто такой сисистер? Чем он занимается вообще?
– А это такой дядька, который чего-то там чинит. Модная работа, сейчас все в сисистеры идут.
Приподнимаю из вежливости брови. Может, прилечь? Мать все равно не скоро приедет.
– Можно я пойду прилягу? – поднимаю на тетю Женю усталый взгляд. – Разбудите меня, как такси подойдет…
– Данечка, да ты что! Зачем я тогда посреди ночи вскакивала и к тебе мчалась? Уж вместе мамку дождемся. В машине поспишь.
Делаю последний глоток чая, складываю на столе руки и опускаю на них голову.
– А чего она, кстати, тебя на бабку-то сбагрила? – тетя Женя подается ко мне.
Морщусь. Укладываюсь на руки поудобнее.
– Да откуда я знаю? Работа у нее. Некогда ей со мной нянчиться.
– Ну да, да. Такая работа, что до сих пор неизвестно, кто твой отец. Это с каким уже по счету мужиком она живет?
– Да не знаю я! Она
– Ты чего кричишь? – ахает тетя Женя. – Бабушка говорила, что ты кричишь постоянно. Вот в городе аптек много, ты купи таблетки такие, «Афобазол» называются. Я внуку своему даю, а то он тоже психованный. И, знаешь, даже спокойнее стал! И в гаджеки тыкается поменьше.
Тихо взвываю. Встаю со стула и плетусь в зал. Завалившись на диван, тыкаю кнопку на пульте. Ургант уже кончился, да мне и не шибко он нужен. Поспать бы хоть полчаса… Хотя бы под шум телевизора…
Но – удивительное дело – сон ни в какую не идет!
Итак, что я имею.
Пока бабушка в больнице – а это затянется минимум недели на две – я буду заперт в многоэтажке вместе с матерью и ее сисистером. Ездили ли вы хоть раз в летний лагерь? Или, может, лежали в больнице? В крайнем случае, ночевали в гостях? Когда домашняя одежда должна быть новой, ни в коем случае не грязной и не дырявой, обязательно поглаженной и еще ни разу не надетой, потому что «не было случая». Когда ты утром и вечером принимаешь душ и брызгаешься дезодорантом на ночь. Когда стараешься много не есть и высчитываешь время, чтобы незаметно проскользнуть в туалет.
Вот примерно такая жизнь и ожидала меня у матери и ее нового сисистера.
Я помню, как она приезжала к нам на Новый год и даже на Пасху. Тискалась со мной и обязательно привозила арбуз. День рождения ли это, Рождество ли – всегда вместо конфет и подарков шар в зеленую полоску.
Не люблю арбузы. Почти так же, как не люблю тошнотворные одуванчики или ядовито-лимонные бананы. После приездов матери во дворе постоянно валялись арбузные корочки, которые потрошили разжиревшие на кормах туши кур. Сейчас их перерубили, да и корочек больше нет – последние несколько лет мать и носу сюда не казала.
А что плохого в том, что я немного развеюсь? Надену солнечные очки, парочку возьму про запас, задерну в комнате шторы и попытаюсь огородить себя от желтых предметов, как благополучно справился с этим здесь. Все равно ведь ни в школу, ни куда-либо еще я ходить в городе не буду. Только телефона, жаль, нет. Но хоть древний ноут остался – бабушка до него не добралась, потому что заседал я в нем реже.
– Даня! Дань, тут Демон разлаялся. Выгляни в окно у себя там, посмотри. Может, приехала?
В окно я, конечно, не выглядываю и с дивана не встаю. Приехала – постучит. Встречать ее у меня нет никакого желания.
– А чего телевизор у тебя черно-белый? – тетя Женя привидением возникает в проеме. – Хотя… конечно, государство такую пенсию выделяет, что попробуй, купи на нее цветной. Сколько у бабки пенсия-то, тринадцать?
– Не знаю.
– Ну ничего ты не знаешь, ты с ней в одном доме живешь или в разных? Хоть немножко-то нужно интересоваться тем, что вокруг тебя происходит, а не только гаджеками. Чего Демон надрывается? Ты в окно смотрел? Не приехала мать?