Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
– Племянники.
– Только вас и не хватало! Он сам голодает, и на что вы ему? Ох, горе-то какое! – недружелюбно произнесла старуха. Посторонилась:
– Что поделаешь, проходите.
Она провела Алешку и Мишутку в большую теплую комнату, распорядилась:
– Разденьтесь и посидите. Я доложу батюшке, он покличет вас.
Старухи что-то долго не было, и ребята даже встревожились. Наконец дверь приоткрылась, показалась ее голова.
– Пойдемте.
Провела в небольшую комнату, устланную ковром. В переднем углу сплошь иконы.
– Святое Евангелие, – пояснила она. – В этой книге, дитя мое, ответы на все житейские вопросы. Глядеть гляди, но не трогай.
Открылась боковая дверь, в комнату шагнул священник: коренастый, с густыми седеющими волосами, довольно приятным, добрым лицом. На вид ему, как определил Алешка, было лет сорок пять. На груди массивный золотой крест на блестевшей серебряной цепочке, уходившей под густую черную бороду с проседью.
Увидев ребят, священник улыбнулся.
– Бог племянничков послал! – произнес он радостно. – Здравствуйте, чада! – и прикоснулся губами к голове Мишутки, потом Алешки.
– Руку поцелуйте батюшке, – потребовала старуха.
Алешка, а за ним Мишутка неумело приложились к руке. Священник покосился на старуху:
– Матушка, дай детям поесть, что бог послал, и постели им в теплой комнате. Им согреться надобно с мороза.
– Сделаю, как велите, батюшка, – поклонилась старуха и скрылась за дверью.
Священник выглянул за дверь, плотно прикрыл, подошел к ребятам, наклонился так, что коснулся мягкой бородой лица Мишутки.
– Я вас слушаю, дети мои.
– Вам поклон от Александра Карповича, – выпалил Алешка.
– Тсс… – оглянулся священник на дверь. – Ты потише, слух, у меня хороший. А где он теперь живет, дитя мое?
– На Чистых прудах дом семь, квартира двадцать три, – уверенно ответил Алешка уже шепотом.
– Давненько я не бывал в тех краях и даже соскучился, – вздохнув, произнес священник ответный пароль. – Бог даст, встретимся…
Дальнейшему разговору помешала старуха.
– Стол накрыт, – сказала она, и на этот раз не войдя, а лишь просунув в дверь голову. И опять скрылась.
– Пойдемте, племяннички, – заторопился священник. – Дарьюшка ох не любит ждать. А поговорим потом. Поняли?
– Поняли, – ответил Алешка, догадавшись, что священник не доверяет своей прислужнице.
После ужина священник распорядился: Мишутке немедля спать, а Алексею пожаловать к нему в опочивальню на предмет вечерней беседы с господом…
Просьбу Млынского выслушал внимательно. Спросил, когда ребята должны вернуться. Живо интересовался действиями отряда, настроением бойцов, что слышно о Москве. А когда заметил, что Алешка зевает, трет глаза, спохватился, сказал, чтобы шел к Мишутке и ложился спать.
–
Проводив Алешу, священник запер дверь на ключ, повернул его бородкой кверху. Зашторил окна, проверил, не осталось ли щелки, и только тогда подошел, крестясь, к переднему углу, заставленному киотами с древними образами. Лишь внизу под ними был небольшой самодельный треугольный столик, на котором лежала Библия. Перед иконами тускло мерцала лампадка, подвешенная к потолку на трех шнурах, давно потерявших свой первоначальный цвет.
Священник отвел в сторону левой рукой лампадку, а правой снял икону Господь-вседержитель. Отодвинул застежку сбоку киота и открыл киот, украшенный потемневшим серебром, приподнял икону и вытащил со дна киота школьную тетрадку. Перелистал ее. Почти вся она была заполнена записями, понятными ему одному. Здесь были сведения о расположении немецких частей в прифронтовой полосе, особо отмечались штабы, артиллерийские батареи, скопления танков. Были сведения и об Иудах – так священник называл предателей, услужавших гитлеровцам.
Вырвал из тетрадки чистый листок и мелким почерком, стараясь экономнее использовать листок, записал то, что интересовало Млынского.
Ему невольно вспомнилось, что прихожане, проживающие в его селе и в окрестных селах – другой церкви поблизости не было, на его осторожные вопросы отвечали и охотно, и так подробно, словно специально приглядывались, специально интересовались тем, что может быть полезным для Красной Армии, для партизан, вот только не знали, кому передать разведывательные сведения, что с ними делать. Впрочем, по совету Александра Карповича кое-кого из прихожан он привлек к сбору этих разведывательных сведений…
Положил на прежнее место тетрадку, закрыл на витиеватую серебряную застежку киот и, ставя икону на место, перекрестился, вспомнил из кондака, краткой церковной песни праздника воздвижения креста господня:
– …щедроты Твоя даруй, Христе Боже: возвесели нас силой Твоею, победы дая нам на супостаты… непобедимую победу.
Подумал: будет она – победа, ежели весь народ против иноземных захватчиков, и победа эта станет непобедимой, на веки веков!..
Листок со сведениями для Млынского тщательно и осторожно смял, чтобы не шуршал, сложил вдвое, потом еще раз вдвое, и еще раз.
После этого разведчик принялся за пиджачок Мишутки, который он специально оставил в своей опочивальне. Распорол подкладку, вынул правое ватное плечико, заделал в него, укрепив нитками, обшив, ставший небольшим комочком листок. Зашил сначала плечико, а потом, вставив его на место, и подкладку, ощупал плечико снаружи и изнутри. Убедившись, что все сделано добротно, отнес пиджачок в комнату, где крепко спали ребятишки, ступая осторожно, чтобы не услышала любопытная что-то Дарьюшка. Уж не заподозрило что-либо гестапо? На всякий случай, тайничок-то надо сменить.