Мы живые
Шрифт:
— Да что вы хотите, гражданка?
— Ах, ну да, нате-нате.
И с этими словами она вручила Кире мятый клочок бумаги с большой печатью. То был ордер от жилотдела, дававший гражданке Марине Лавровой право на занятие комнаты, называемой «гостиной», в квартире номер 22, дома номер — по Сергиевской улице; в том же документе содержалось требование к предыдущему владельцу той же жилплощади немедленно ее освободить, забрав только «личные вещи первой необходимости». У Киры перехватило дыхание.
— Невероятно! — вырвалось у нее.
— Пошевеливайтесь,
— Вот что. Убирайтесь-ка по-хорошему. Этой комнаты вы не получите.
— Да неужели? И кто же мне это ее не даст? Уж не вы ли?
Она шагнула к стулу, увидела на нем Кирин фартук, сбросила его на пол и на его место положила свой сверток. С вываливающимся чулком.
Кира вышла, взбежала по лестнице к квартире управдома и, тяжело дыша, замолотила кулаками по его двери.
Управдом открыл дверь и хмуро выслушал Киру.
— Ордер от жилотдела?— спросил он. — А меня не известили? Ведь вот потеха! Это неправильно. И я эту гражданку сейчас поставлю на свое место.
— Товарищ управдом, вы ведь хорошо знаете, что это просто против закона. Ведь гражданин Коваленский и я — мы же в браке не состоим. Ведь мы же имеем право на раздельную площадь.
— Ясное дело, имеете.
Тут Кира вспомнила, что накануне ей заплатили за месяц репетиторства. Она достала маленькую стопочку скатанных в трубку купюр и, не глядя на них, не считая, вложила этот ролик в ладонь управдома.
— Товарищ управдом, у меня нет привычки просить о помощи, но пожалуйста, на этот раз, я вас умоляю, пожалуйста, выгоните ее. Ведь иначе — иначе нам конец!
Управдом воровато скользнул рукой с кредитками в карман брюк, затем прямо взглянул Кире в лицо — открыто и честно, как если бы ничего между ними не произошло.
— Не беспокойтесь, гражданка Аргунова. Мы свои обязанности знаем. Мы эту дамочку приструним. Мы ее выбросим обратно в канаву, где ей и следует быть.
И, сдвинув шапку на одно ухо, он последовал за Кирой вниз по лестнице.
Внизу он строго спросил Лаврову:
— Так, гражданочка, ну что ж это все значит?
Гражданка Лаврова к этому времени сняла пальто, распаковала сверток с чулком. На ней была белая блузка и старая юбка, бусы из искусственных жемчужин и открытые туфли на очень высоких каблуках. На стол она кучей вывалила нижнее белье, книги и чайник.
— Ну, как поживаете, товарищ управдом? — приятно улыбнувшись, спросила девица. — Давайте и с вами прознакомимся.
И она протянула ему свой открытый бумажник, из которого выглядывала маленькая красная книжечка — комсомольский билет.
— О… — сказал управдом и тут же, повернувшись к Кире, добавил: — Послушайте, чего вы хотите? Живете тут в двух комнатах, а рабочей девушке, значит, негде жить? Время буржуазной роскоши прошло. Таким, как вы, теперь лучше не высовываться.
Кира и Лео обратились с жалобой в народный суд.
Они сидели в голой комнате, в которой повис запах пота и неметеных полов. Со стены на них смотрели огромные портреты Маркса и Ленина. На куске кумача было написано: «Пролетарии всех стр…» Остального видно не было, так как кумач был разорван посередине и висел, подобно змее, раскачиваясь на сквозняке.
Председательствующий зевнул и спросил Киру:
— Ваше социальное положение?
— Студентка.
— Работаете?
— Нет.
— Член профсоюза?
— Нет.
Управдом показал, что хотя гражданка Аргунова и гражданин Коваленский не состоят в законном браке, они сожительствуют, так как на две их комнаты приходится только одна кровать, на которой они спали, как муж и жена. А для таких по норме жилплощади, как хорошо известно товарищу судье, полагается лишь одна комната. Занимая эти две комнаты, они на целых полметра превышают норму. Л кроме того, рассматриваемые граждане в последнее время нерегулярно вносили квартплату.
— Кто был ваш отец, гражданка Аргунова?
— Александр Аргунов.
— Бывший фабрикант-капиталист?
— Да.
— Понятно. А ваш, гражданин Коваленский?
— Адмирал Коваленский.
— Расстрелянный за контрреволюционную деятельность?
— Да.
— А кем был ваш отец, гражданка Лаврова?
— Заводским рабочим, товарищ судья. Был сослан в Сибирь в тринадцатом году. Мать — крестьянка, от сохи.
— Суд постановляет, что спорная комната на законных основаниях принадлежит гражданке Лавровой.
— Это что, правосудие или какой-то фарс? — спросил Лео.
Председательствующий торжественно ответил:
— Так называемое беспристрастное правосудие — буржуазный пережиток. Наше правосудие — классовое. В этом наша сила! Следующее дело!
— Товарищ судья, — умоляюще обратилась к нему Кира, — а как же наша мебель?
— Но она все равно у вас не поместится в одной комнате.
— Но мы могли бы продать ее, у нас не хватает денег.
— Вот как? И тут хотите нажиться! А честная пролетарка, у которой этой мебели нет, должна спать на полу?.. Следующее дело!
— Скажите мне одно, — спросила Кира гражданку Лаврову. — Почему вам дали ордер именно на нашу комнату. Кто вам о ней сказал?
Та резко хохотнула и двусмысленно посмотрела на Киру.
— У всех есть друзья, — ответила она.
У нее было бледное лицо, короткий нос и вечно недовольные, надутые губы. Глаза ее были светло-голубые, а взгляд — подозрительный и холодный. Волосы спадали прядями ей на лоб, а в ушах она постоянно носила маленькие сережки из поддельной бирюзы в бронзовой оправе. Она была необщительной и мало разговаривала. Но дверной звонок не умолкал: к ней часто приходили посетители, которые называли ее Маришей.