Мятеж на «Эльсиноре»

Лондон Джек

Смутный шепот согласия пронесся над толпой.

– Значит, вы хотите взять на себя мои обязанности? – засмеялся мистер Пайк. – Ну, а что же со мной вы намерены делать?

– А мы возьмем вас под арест и будем следить за вами до тех самых пор, пока не вернемся домой, а там передадим вас в руки законных властей, – поспешно ответил Дэвис. – Лучше всего будет, если вы прикинетесь сумасшедшим и тогда дешево от всего этого избавитесь.

В этот момент я почувствовал прикосновение к моему плечу. Это была Маргарет, вооруженная длинным ножом буфетчика, которого вместо себя поставила у штурвала.

– Придумай другие планы, Дэвис, – сказал мистер Пайк. – Мне больше не о чем разговаривать с тобой. Я буду говорить с командой.

Так вот что, ребята. Я даю вам ровным счетом две минуты на то, чтобы сделать выбор, и скажу вам, между чем и чем вам придется выбирать. У вас только два выбора. Либо вы выдадите мне второго помощника, вернетесь к исполнению своих обязанностей и покорно примете то, что на вашу долю выпадет, либо на основании длиннейшего приговора отправитесь в тюрьму. Я даю вам, ребята, две минуты на размышление. Желающие попасть в тюрьму могут остаться стоять справа, там же, где они находятся сейчас. Кто же не желает тюрьмы, а думает по-настоящему работать, тот пусть отойдет назад и поднимется ко мне на корму. Две минуты – и на это время, пока будете обдумывать, сомкните ваши челюсти.

Он повернул ко мне голову и вполголоса сказал:

– Будьте наготове на случай тревоги с вашим ружьем. И никаких колебаний! Жарьте по ним, по свиньям, которые думают, что смогут одолеть нас своим паршивым большинством.

Первое движение сделал Буквит, но его попытка не простерлась дальше того, что он выставил одну ногу и качнул вперед плечи. Тем не менее, этого было вполне достаточно для того, чтобы сдвинуть с места Германа Лункенгеймера, который отставил ногу и решительно направился к корме. Кид Твист нагнал его одним прыжком и, занося кисть руки над горлом немца и прижав колено к его спине, отогнул его назад и в таком положении держал его. И в тот момент, когда я едва вскинул на плечо свою автоматическую винтовку, мерзавец Бомбини провел своим ножом ниже кисти Твиста, как раз поперек поднятого вверх человеческого горла.

В то же мгновение я услышал крик мистера Пайка:

– Стреляйте!

Я спустил курок, и – о, ужас! – пуля пролетела мимо Бомбини и попала в фавна, который качнулся назад, опустился на люк и начал кашлять. И кашляя, он все силился понять, что же такое, наконец, вокруг происходит, и вращал своими страдальческими, красноречивыми глазами.

Никто больше не двигался. Герман Лункенгеймер, отпущенный Кидом Твистом, упал на палубу. Я больше не стрелял. Кид Твист снова стоял рядом с Бертом Райном, а Гвидо Бомбини вертелся недалеко от них.

Берт Райн явно улыбался.

– Что, никто больше из вас, собак, не хочет прогуляться на корму? – спросил он своим бархатным голосом.

– Две минуты прошли! – объявил мистер Пайк.

– Что же, дедушка, вы по сему случаю намерены делать? – спросил Берт Райн и презрительно улыбнулся.

Вмиг огромный автоматический пистолет был выхвачен из кармана, и мистер Пайк стал стрелять так часто, как только его палец успевал касаться курка. Но как он сам мне позже признался, он не был классным стрелком, хорошо пользовался огнестрельным оружием только на близком расстоянии и предпочтительно стрелял в живот.

В то время как мы обозревали главную палубу, покинутую всеми, кроме лежавшего на спине мертвого ковбоя и фавна, который все еще сидел на люке, кучка людей из команды показалась на переднем краю средней рубки.

– Стреляйте! – крикнула Маргарет позади меня.

– Не стреляйте! – зарычал на меня мистер Пайк.

Винтовка была у моего плеча, когда я остановился. Луи, повар, быстро бежал к нам по мостику, через крышу средней рубки. Позади него вереницей так же поспешно шли японцы-парусники, Генри, юнга с учебного судна, и другой юнга – Буквит. Том Спинк составлял арьергард. Когда он поднимался к нам по трапу, кто-то снизу, должно быть, поймал его за ногу, силясь стащить вниз. Мы видели только верхнюю половину его туловища и понимали, что он

брыкается и лягается. Наконец ему удалось освободиться; сильно возбужденный, он достиг верха рубки и побежал вдоль мостика, пока не догнал и толкнул Буквита, который завопил от страха, предполагая, что его схватил кто-то из мятежников.

Глава XLIII

Мы, находящиеся на корме, на возвышенном месте, оказались в большинстве: нас было больше, чем я предполагал раньше, когда делал подсчет силам обеих сторон. Конечно, Маргарет, мистер Пайк и я находимся на особом положении. Мы представляли правящий класс. С нами были слуги и рабы, верные своему старому начальнику, но от нас ждущие руководства и указаний.

Я употребляю эти слова вполне обдуманно. Том Спинк и Буквит – рабы, и ничего больше. Генри, юнга с учебного судна, классифицирован неопределенно. Он – из нашей породы, но едва ли еще может быть назван волонтером нашего типа. В один прекрасный день он присоединится к нам и станет помощником или даже капитаном, но, тем не менее, все его прошлое пока говорит против него. Он – кандидат, поднимающийся из низшего класса в наш класс. Кроме того, он – еще юноша, сила натуры которого пока не испробована и не испытана.

Вада, Луи и буфетчик – слуги азиатского племени. Таковы же оба японца-парусника: их нельзя в полной мере назвать ни слугами, ни рабами. Они представляют собой нечто среднее.

Таким образом, всех нас на корме одиннадцать человек. Но все те, кто последовал за нами сюда, ближе к типу слуг и рабов для того, чтобы быть настоящими бойцами. Они, конечно, помогут нам защитить наше возвышенное место от всех атак, но присоединиться к нам во время нашей атаки на другой конец судна – нет, на это они не способны. Для того чтобы сохранить свои жизни, они будут биться, как прижатые к стенке крысы, но они не пойдут, как тигры, первыми на неприятеля. Том Спинк – человек преданный, но не мужественный. Буквит безнадежно глуп. Генри, так сказать, еще не заслужил своих шпор. Таким образом, нашу сторону представляют трое: Маргарет, мистер Пайк и я сам. Остальные будут охранять корму и готовы драться насмерть, но ни на какие вылазки не решатся, здесь на них рассчитывать нечего.

На другом конце корабля – я и тут могу дать самый точный отчет – находятся: второй помощник, которого можно назвать либо Меллером, либо Сиднеем Вальтгэмом, – сильный человек нашей породы, но ренегат; три висельника, убийцы и шакалы, Берт Райн, Нози Мёрфи и Кид Твист; затем мальтийский кокни и слабоумный грек Тони; Фрэнк Фицджиббон и Ричард Гиллер, оставшиеся в живых из трио «каменщиков»; Антон Соренсен и Ларс Якобсен, глупые матросы-скандинавцы; Дитман Олансен, Джон Хаки и Артур Дикон, торговец белыми рабами; Карлик, клоун-полукровка; Гвидо Бомбини, итальянская собака; жестокие Энди Фэй и Муллиган Джекобс; три мечтателя с топазовыми глазами, не поддающиеся никакой классификации. И еще: Исаак Шанц, раненый еврей; Боб, перезрелый идиот; легкораненый слабоумный фавн; Нанси и Сёндри Байерс, два совершенно безнадежных и бессильных боцмана; и, наконец, «морской адвокат» Чарльз Дэвис.

Таким образом, их двадцать семь человек против нас одиннадцати. Среди них имеются определенно сильные, хоть и порочные люди. И у них можно найти рабов и слуг. И слабые, вроде Соренсена, там найдутся. Якобсен и Боб не кем иначе, как рабами, быть не могут. Рабы в шайке висельников!

Я забыл рассказать о том, что случилось после того, как мистер Пайк выпустил все свои заряды и очистил палубу. Корма была в полном нашем владении, и днем мятежники были лишены какой бы то ни было возможности напасть на нас. Маргарет, в сопровождении Вады, спустилась вниз для того, чтобы убедиться в надежности дверей, которые справа и слева выходили из каюты прямо на главную палубу. Двери были заперты и плотно замкнуты изнутри точно так же, как и в тот день, когда мы начали наш обход мыса Горн.