Мятежный восторг

Арчер Джейн

А здесь страна неописуемых возможностей. Французский квартал, где все еще звучит родная речь. Куинси был пленен Новым Орлеаном, хотя не мог забыть ни Францию, ни Марсель. Он знал, что останется гражданином своей страны, что бы с ней ни случилось, что не заставит себя отвернуться от нее, израненной, истекающей кровью. Однако он был не способен отвернуться и от равнодушной, изверившейся, несчастной Жанетты. Как же поступить?

Ральф Джермейн охотно говорил о Луизиане, о жизни на плантациях. У него было невероятное множество интересов. Новый Орлеан рос, процветал, и, по его словам, нельзя было

найти лучшего места для начала новой жизни.

Его уговоры навели Куинси на мысль, что этот ветеран принимает большое участие в его судьбе.

Почему – он не знал. Жизнь на родине не приучила его к помощи со стороны других, там мало кто им интересовался, мало кто рвался помогать. При прежнем порядке он в первую очередь был незаконнорожденным для людей, обладавших богатством. Значит, в Луизиане все иначе? Здесь каждый волен помогать другому и признавать в нем равного? Здесь нет свода жестких правил на этот счет? И все же участие Ральфа ставило Куинси в тупик. Они едва знакомы! Разве что этот человек действовал в интересах, хотя и против воли, Жанетты.

Время шло, но сон не приходил. Слишком многое требовалось обдумать, слишком важное решение нужно было принять. Куинси чувствовал себя лет на десять моложе, грудь его теснило волнение при мысли о новых возможностях, о будущем.

Так продолжалось до рассвета.

С первыми-лучами солнца плантация ожила. Запахи и звуки понеслись отовсюду, обостряя тоску о собственном доме, о семье, которой у него никогда не было. Куинси удалось смирить первый порыв – приложить все усилия, чтобы встряхнуть Жанетту и вывести ее из странного оцепенения. Он решил действовать осторожно и мягко, почаще попадаться ей на глаза, чтобы заново приучить ее к себе. Он готов был ждать, пока лед в ее сердце растает.

Куинси нащупал во внутреннем кармане кожаный мешочек: Это было наследство, которое Гретхен завещала Жанетте, умирая у него на руках от ножевой раны. Куинси поклялся, что свою дочь они назовут в ее честь. Он надеялся, что это отчасти облегчило Гретхен уход в лучший мир.

В дверь постучали. Это оказалась молодая негритянка с теплой водой для умывания. Она двигалась тихо, как мышка.

– Давно ты работаешь у мистера Джермейна? – спросил Куинси, желая побольше узнать о порядках на плантации.

Девушка потупилась и выскользнула из комнаты. Это напомнило Куинси, что на Юге чернокожих покупали и продавали, как скот, однако он отмел мысль о том, что так же мог поступать и джентльмен вроде Ральфа Джермейна. Улицы Нового Орлеана были наводнены людьми всех оттенков черного и коричневого, и было заметно, что они выполняют всю грязную работу. Именно они сидели на передках экипажей, они чистили ботинки и несли покупки на пару шагов позади белого. Вспомнив все это, Куинси испытал не слишком приятное чувство, а когда вышел из комнаты, словно заново увидел суету чернокожих слуг в коридорах особняка.

Приглядываясь к ним, он отметил их здоровый и сытый вид, их чистую, опрятную одежду. Домашние обязанности не показались ему тяжелыми. Но внутренний голос настаивал, что рабство – позор для человечества. Этот внутренний протест быстро стер улыбку с его губ, хотя большинство негров приветствовали его блеском белых зубов.

– Вы, должно быть, очень тревожитесь

из-за Жанетты, – сказал Ральф, по-своему поняв его насупленный вид. – Если это ревность, заверяю вас, что она одна и была одна все это время. Просто не нужно ее торопить.

Куинси кивнул и отвернулся, не в силах выносить его сердечный взгляд.

– Вам сразу станет лучше, как только отведаете простой луизианской пищи, – продолжал Ральф.

– Благодарю, – выдавил Куинси, ощущая спиной присутствие ловких чернокожих слуг и гадая, каково их положение в этом доме.

Он последовал за хозяином дома на просторную открытую веранду, где был сервирован завтрак. «Простая луизианская пища» состояла из домашнего окорока, жареных цыплят, хрустящих ломтиков картофеля, свежесбитого масла, булочек и варенья. Ну и разумеется, густого горячего кофе. Куинси напрягся, когда слуга отодвинул для него стул, как для женщины, и совершенно растерялся, когда над головой бесшумно заколыхалось опахало.

– Ешьте! – радушно предложил Ральф, заметив его неловкость. – Нам предстоит долгая верховая прогулка. Я хочу показать вам плантацию. В Европе просто невозможно иметь столько земли! Это и к лучшему. Дворянство не умеет извлекать из нее прибыль. – Он с удовольствием отведал хлеба с маслом и продолжал: – Надеюсь, эта экскурсия убедит вас обосноваться здесь. Земле нужен хороший хозяин, и я чувствую, что из вас выйдет плантатор хоть куда. Я знаю отличный кусок земли на продажу. Он только что расчищен. Места здесь дивные, лучшего дома для вас с Жанеттой не придумаешь.

– Да, здесь чудесно… – пробормотал Куинси, торопливо отхлебнув горячий кофе. – Насколько я понимаю, у вас полно земли, да и дом не маленький. Сколько же народу приходится нанять, чтобы все это обслужить?

– Ах, вот оно что! – усмехнулся Ральф, откладывая нож и вилку. – Я совсем забыл, что во Франции вы были ярым борцом за свободу, равенство и братство. Вас, должно быть, ужасает сама идея рабовладения. Однако все не так страшно, как кажется.

– Правда?

– В самом деле. Чернокожие были привезены в страну совершеннейшими дикарями. Их земля и обычаи остались далеко позади. Потомки этих дикарей не имеют ни корней, ни культуры. Им некуда идти, поэтому для них большая удача – попасть к хозяину вроде меня. Я никогда не порю своих рабов, даю им хороший кров и одежду, кормлю до отвала. В обмен от них требуется работа на плантации или по дому. Как по-вашему, это справедливо?

– Им бы следовало платить за труд…

– Что ж, в вашей любимой Франции людям платили за труд, однако они умирали с голоду, бродяжничали, жили хуже крыс.

– Да, но…

– Крестьянин едва доползал с поля до дому! Мои рабы никогда не падают с ног от усталости. И потом, если отменить рабство, эта земля придет в запустение, в первую очередь потому, что здесь люди не привязаны к ней из поколения в поколение, как в Старом Свете. Понадобятся громадные деньги, чтобы нанять необходимую рабочую силу. Я не больше вашего в восторге от рабовладения, но принимаю его как неизбежное зло. Вскоре вы своими глазами убедитесь в моей правоте. Если вы собираетесь стать плантатором, вам придется идти тем же путем. Кстати, о плантации. Я могу ссудить вам денег на покупку земли под честное слово.