Мысли и размышления

Глобусов Митрофан

Человек с бананами, торчащими из всех естественных отверстий, станет президентом страны. Его изберут единогласно на ближайшие сорок лет, и всякий, кто подвергнет хоть какому-либо осмеянию его легитимность, отправлен будет туда, где и в помине не было никаких бананов, а только промозглый ветер, сдувающий все, что ни есть, в сторону Северно-Ледовитого океана.

И однажды я утром встану и подойду к окну. И увижу я, что на тополях под окном бананы растут. Приглядевшись, я увижу, что они уже повсюду растут, в том числе и на чахлых кустах. Значит, подумаю я, приехали. Сбылась давнишняя мечта, и страна моя стала единственной в мире страной самых больших, самых длинных, самых питательных и самых развесистых бананов.

Естественно, я протру глаза, но фантастическая картина не пропадет.

И, выйдя на улицу, я, как тот дядя в моем детстве, полечу ногами вверх, а головой вниз.

Лечить меня будут с помощью диеты на основе специальной настойки на водке и банановой кожуре.

Репетиция ада

Отжужжали южноафриканские вувузелы, и воцарилась у нас южноафриканская жара. Зазвучала одинокая рында, загорелись лесопосадки, задымили торфяные болота, и температура на моем уличном градуснике принялась доходить до 40 градусов по шкале Цельсия. Жара, таким образом, обрушилась на меня впечатляющая. Ад, мать его за ногу. Репетиция!

Женщины, замечу, в таких условиях разделись первыми, как и положено им по природе. Из марева нагрянувшей духоты вышли сотни и тысячи обнаженных красавиц и туда же ушли, оставив после себя мимолетные впечатления в одинокой моей, но отравленной гарью душе.

Мужчины облачились в сандалеты, шорты, майки, бейсболки. Под солнцезащитном зонтом с японскими цветами я видел только одного мужчину. Одной рукой он держался за горячий поручень в вагоне метро, в другой держал зонт. Была бы третья рука, то в ней бы он держал бутылку «Клинского».

Сам я бутылку «Клинского» в руке не держал. В такую погоду я выпиваю утром огромный стакан воды. И никакой, замечу, водки.

Грандиозная идея переименования милицейских в полицейских пришлась на то мглистое августовское утро, когда я по телефону пытался заказать огромную кислородную подушку. Тогда же в борьбу с лесными пожарами вступили все передовые силы страны и ее окрестностей. Кроме меня. Я как раз задраивал окна своего кабинета, чтобы мгла не вторглась на страницы моего жизнерадостного романа. И вскоре под напором воды, багров и лопат стали гаснуть ненавидимые москвичами и гостями столицы Шатурские торфяные болота, и роман мой, резко рванувшись вперед, внезапно застрял. Сперва на «жопе», затем на «полной». А после как-то оба этих слова сложились в единое выражение, и понесенный государством убыток в пятьсот миллиардов рублей показался мне весьма тривиальным и как бы не слишком крупным.

Совсем не по мне и то, что двумя китайскими кондиционерами и тремя бутылками с питьевой водой оборудовали какой-то старый пакгауз. Откуда он взялся, я так и не понял, но по телевизору его показали. Затем на экране появился толстый мужик в ярком галстуке. Он сказал, что в этом оборудованном пакгаузе две одинокие старухи собираются дожить до следующей весны. И поглядел я на этого мужика, а сам подумал, что в старом пакгаузе сам бы я и до ближайшей зимы не дожил. Я, собственно говоря, и до осени в нем не доживу. Да и жена моя тоже против: «Тебе, Митрофан, на кой черт все это сдалось? Ну, совсем плохой стал. Люди вон в Москве какой гадостью дышат, а ты в своем кабинете опять накурил. Тебе же главный санитарный врач что сказал? Он так тебе и сказал, чтобы ты без респиратора за роман не брался. Не надо тебе без респиратора и кушать в кухне садиться, а не то что со мной на кровати спать!»

Не слишком прекрасно и то, что я, надев респиратор, проплавал в поту всю следующую ночь, как и всю предыдущую. А утром жена погнала меня в магазин, и понял я в магазине, насколько сильно наварили на духоте производители мороженого и прохладительных напитков. Но их доход не идет ни в какое сравнение с доходами торговцев вентиляторами и веерами для обмахивания лица.

Между тем, чем бы я не обмахивался, а ни писать, ни сочинять нет у меня никакой возможности. Трижды я что-то написал, да все зачеркнул. Я дико на все разозлился и пришел к выводу, что ущерб здоровью граждан нанесен такой, какой не наносили за все предыдущие тысячелетия. Пострадали легкие и нервная система, руки и ноги, глаза и уши, волосы и ногти, пищеварительный тракт и органы малого таза. Мозг пострадал сильнее всех прочих органов, сжавшись до размеров куриного яйца, и многие от этого просто умерли.

Как сам я не умер, уму не постижимо. Но точно могу сказать, что от сотворения мира никто не совершал такого удара по моему здоровью, превратив еще вчера творчески одаренного Митрофана в мутный призрак с бледным потным лицом и с южноафриканской вувузелой вместо носа…

Почему я не умер от паленой водки

По-моему, ученые столько знаний накопили по вопросу пьянства и алкоголизма и пагубного их воздействия на отечественное человечество, что даже бывает скучно возвращаться к вопросу о том, как пьянство и алкоголизм могут еще на что-нибудь повлиять. Озабочиваются тем же самым и в верхних эшелонах власти и на самых низах. В дискуссию втянуты все: женщины, мужчины, педагоги, врачи, бизнесмены, политики, телеведущие. А уж проблема присутствия на наших прилавках паленой водки и вовсе ставит на уши самых честных, модных и беспокойных представителей общества.

Относительно моего отношения к ней. Тут я прямо скажу: я не умер от паленой водки прежде всего потому, что я ее не пью. Пусть мне хоть полный стакан нальют, а все равно не выпью. А еще потому, что я уверен, что паленая водка — это такая водка, от которой ни один мужчина приказал долго жить. Я их не буду перечислять. Список очевиден. Я только скажу, что было мне лет восемь, и я еще не был мужчиной, а водка паленая уже была. И я ее выпил. Что дальше было — не помню. Помню, что в седьмом классе не мог отличить троллейбус от хлеборезки, а в восьмом на всех уроках вставал и громко произносил: «Однажды, в студеную зимнюю пору…» А потом и первый свой роман начал с этих, запомнившихся мне, слов.

А еще я не умер от паленой водки из-за своей простой мысли о том, что не несколько семей, а несколько империй от нее развалились. Сначала Римская, потом Российская, а после Советская. По Римской я, впрочем, не совсем уверен. Она все-таки тысячу лет прожила. А развалилась она, скорее всего, из-за набегов на нее пьяных варваров, вдетых вандалов и обдолбанных германцев. А вот уж Российская точно жить приказала из-за паленой водки. А за ней и Советская.

А еще я не умер от паленой водки, потому что с раннего детства запомнил ее пагубное воздействие на человеческий организм. Был у меня товарищ, он и теперь есть. На этого моего товарища паленая водка очень пагубно повлияла. Он от нее много глупостей совершил. Выпьет стакан, и опять вторгается в его жизнь какая-нибудь очередная глупость. Хочет, скажем, доказать теорему Ферма, а водка не позволяет. Хочет, скажем, стать президентом США, а водка снова не позволяет. Тут, что называется, одно из двух: либо стакан натощак, либо Ферма. А если в жизни все хорошо и прекрасно, то и самое время еще один стакан хлопнуть. Водка все же паленая, а не какая-нибудь!

А еще я не умер от паленой водки, потому что не понимаю, как люди вообще ее пьют. Гадость такая, какой в природе не бывает. Да и водки паленой в природе тоже не бывает. Съедобные грибы бывают, и сопливые ребятишки, и птицы перелетные. Отсюда и получается, что природа здоровее человека. Зато человек больше пьет. Был у меня еще один товарищ, он и теперь у меня есть. У него лицо умное-умное, глаза голубые-голубые. Он больше пил, чем по природе положено. Ни одного мероприятия не пропускал, где могли человека паленой водкой угостить. Как-то вызывают его в Кремль: сам П.П.П. позвонил. «Придешь к нам в Кремль?» — спрашивает. «А водка паленая будет?» «Нет, у нас ею людей поить по протоколу не положено». «А тогда не приду. Чего за Кремль без паленой водки!» Ну, и не стали его больше никуда звать. Да и жена двухпедальное пианино забрала и к другому ушла. А он и теперь еще жив, хотя все чаще от паленой водки готов о чем-нибудь мне рассказать на трезвую голову.