На берегу Севана (др. изд.)
Шрифт:
— Кот?… — возмутился старик. — Почему мне не сказали? Я бы с него шкуру спустил!
— Надо взять Асмик, пусть пойдет с нами, немного повеселится, — сказал Камо.
Армен пошел на ферму. По дороге он остановился у пруда, вырытого пионерами. Рыжая глина на дне полопалась от жары: попади в такую трещину цыпленок — и следов не сыщешь…
«Когда-то он снова наполнится водой? Когда-то снова будут плавать в нем наши птицы?» — с грустью подумал Армен.
Асмик он застал в «детской». Одного за другим она пропускала своих птенцов через какой-то круглый прибор, откуда они
— Купаешь? — спросил Армен.
— Нет, это средство от насекомых. Птицы все время сухие, а на сухих насекомые сильно размножаются, — грустно ответила девочка.
— Идем с нами на гору, к роднику, который мы нашли.
— Родник?… Вода сюда дойдет?
— Нет, это только для диких животных. Идем!
К полудню ребята вслед за дедом Асатуром дошли до гребня горы, в расщелинах которого пробивалось несколько низкорослых кустов терновника. Спрятавшись за ними, они начали осторожно наблюдать за тем, что делалось у родника.
— Куропатка, куропатка со своими птенцами! — радостно взвизгнула Асмик и хотела захлопать в ладоши, но Камо вовремя удержал ее.
Зрелище, действительно, было восхитительное. Куропатка-мать, перепрыгивая с камня на камень, медленно спускалась к роднику. За ней серенькими пушистыми комочками катились крошечные куропатки. Напившись, они, ковыляя вслед за матерью, скрылись среди камней и сухой травы.
— Да разве такие существа убивать можно? — прошептал Армен.
Дед Асатур, подняв голову, сказал спокойно и внушительно:
— Охотник Асатур шестьдесят лет с ружьем по лесам и полям бродит и никогда, никогда еще не убивал ни детеныша, ни мать.
— Но ведь охотник, завидев дичь, обо всем забывает! Разве не так, дедушка? — спросил Камо. — Скажи правду: неужели ты никогда ни матери, ни детеныша не убивал?
— Правду сказать, один раз, в молодости, мать убил. Убил, да очень пожалел после… Повстречал козу, а с нею козленок был. Сказал себе: «Вот и ладно! Козу убью, а козленка возьму, выращу дома». Козленку, пожалуй, и одного дня еще не было. Спрятался я тогда, вот как сейчас, выстрелил прямо в бедную мать — рука бы у меня переломилась!… Упала она, так жалобно-жалобно застонала. А козленок увидал, что мать легла, подумал, что она его кормить собралась. Подбежал, припал к ее груди и сосет, сосет беззаботно… Увидел это я, сердце сжалось от боли, в голову точно огонь кинулся. Повернулся — и домой… Лишь бы не видеть ни козленка, ни его умирающей матери… — Глаза у старика повлажнели, голос задрожал. — Вот с того дня я ни детеныша, ни мать не убиваю, — закончил он свой рассказ. — Давайте-ка поглядим сначала, нашли ли козы воду и соль.
Они осторожно подошли к роднику.
Дед поглядел, и морщины на его лице разгладились.
— Нашли! — сказал он обрадованно. — Поглядите, как соль оолизали, прямо полировку навели.
Вокруг родника виднелось бесчисленное количество козьих следов, а большой кусок каменной соли был так облизан со всех сторон, что на нем и в самом деле не осталось ни трещин, ни острых краев.
— Как много их тут было! — удивилась Асмик.
— Должно быть, стадо колхозных овец прошло, — предположил
Дед многозначительно ухмыльнулся:
— Здесь, на Дали-даге, я один раз двести коз в одном стаде насчитал. Дикие козы обыкновенно приходят на водопой на утренней заре и вечером, но если нет опасности и поблизости есть вода — в жару приходят и в полдень. Шум воды и запах соли им не дадут покоя.
— И у соли разве есть запах? — удивленно спросил Грикор.
— Да еще какой!… Дикие животные, те, что траву едят, из-за соли с ума сходят, болеют, если нет соли. И мясо дичи, лишенной соли, безвкусное. А как же? Дикая коза запах соли издалека чует.
— А волки скорее запах мяса услышат, но не соли, — умно рассудил Грикор.
— Молодец! Каждый слышит то, что ему нужно, — подтвердил дед, возвращаясь к кустам терновника.
За ним последовали и ребята. Они укрылись в кустах и стали ждать.
— Хорошо! — сказал дед. — Ветер от родника, на нас. Козы нас не почуют. И голосов не услышат — отнесет ветром. Ну и молодцы вы, славный родник откопали! Пусть же и жизнь ваша будет длинна, как ручей! — говорил старик, с восхищением глядя на сверкающую на солнце поверхность воды.
И в самом деле, на фоне замершей природы этот родник, журчащий, радостный, был самой жизнью.
Самые красивые обитатели Дали-дага
Ждать пришлось долго.
Солнце палило невыносимо, но желание увидеть диких коз все пересиливало.
Вокруг царила тишина. Лишь шмели жужжали над головами ребят да время от времени ветер доносил с Гилли голос неугомонного «водяного»: «болт… бо-олт… болт!…»
Наконец послышался легкий шорох камней. Дед приложил палец к губам и прислушался. Затем чуть заметным движением головы он указал своим юным спутникам на гребень противоположного склона и таинственно улыбнулся.
У Асмик от изумления широко раскрылись глаза, и она бы снова взвизгнула, если бы Камо вовремя не прикрыл ей рот ладонью.
Там, на фоне голубого неба, из-за каменистого гребня вдруг поднялись огромные, похожие на две кривые сабли в ножнах рога. Это был большой козел. Поставив передние ноги на камень, величественно подняв голову, он был похож на прекрасное изваяние.
Козел долго стоял, осматривая окрестность, принюхиваясь. Затем, в последний раз вдохнув воздух, он спокойно, неторопливо сошел со своего постамента и исчез за камнями.
— Видели? — прерывающимся от волнения голосом спросил дед. — Это был разведчик. Сейчас он пошел сказать товарищам, что опасности нет.
— Почему же ты его не убил? — разгорячился Грикор. — Такую добычу из рук упустил!
Дед посмотрел на него сердито.
— Только нечестная рука может поднять оружие на такое животное! — возмутился он.
— Почему? Что он такое, этот козел?
— Что он такое?… Сиди в засаде здесь, у родника, охотник, волк, барс — кто пал бы первый жертвой? Он. А все же идет, чтобы разведать, нет ли опасности для товарищей, свободен ли путь!… Только нечестная рука может поднять оружие на такое животное! — повторил дед.