На берегу Севана (др. изд.)
Шрифт:
И Камо начал обламывать верхушки камышей, готовить себе «мягкую постель».
— Пожалуй, и я останусь. Буду смотреть на звезды и слушать, как шумят камыши, — соблазнился Армен.
Мальчики легли и снова углубились в свои книги.
Наконец солнце зашло. Озеро помрачнело и, взволнованное вечерним ветерком, заплескалось в своих берегах.
Из глубины камышей снова раздался жуткий голос «водяного». В сумерках он становился еще более таинственным и страшным.
— Ты говорить: «Не горячись». А как не горячиться, когда мы даже в том, кто это там ревет, разобраться не можем! — с досадой сказал Камо,
Армен не ответил. Он смотрел на верхушки гор, сверкавшие в огненных отблесках вечерней зари, и о чем-то думал.
Налетел ветерок, спутал у мальчиков волосы, зашумел в камышах, покрыл морщинами зеркальную поверхность озера. С мягким шелестом набежали на берег мелкие волны, тихо зашуршал стронутый ими с места песок. Одна за другой прилетали с полей стаи уток, с плеском садились на воду в своих заводях и, тихо посвистывая, засыпали.
На небосвод выплыла луна и закачалась в темном зеркале озера. От воды поднялась прохлада и освежила истомленную зноем землю.
Все в природе погрузилось в сон. Не спали одни лишь лягушки — все слышнее становился их концерт в камышах, да выдры бродили по прибрежному песку, оставляя на нем следы своих мокрых широких лап.
Товарищи проговорили до поздней ночи, делясь надеждами и мечтами, волновавшими их юные сердца. Но наконец сон овладел и ими…
Заря еще не занималась, когда Армен открыл глаза, разбуженный резким криком какой-то болотной птицы. Озеро еще мирно дремало, но вершины хребта уже посветлели — утро вставало на них и медленно спускалось вниз. Неподвижно стояли вокруг спящей красавицы — озера, словно ожидая ее пробуждения, молчаливые великаны-горы.
Проснулся и Камо, вскочил, сделал несколько резких движений руками и глубоко вдохнул свежий утренний воздух.
— Ну, пошли? — улыбнулся он Армену.
Ребята шли к селу по дороге, проложенной среди колхозных полей. Здесь раньше были болота. Колхоз их осушил и посеял тут пшеницу. Эти земли засуха затронула мало. От пропитанных утренней свежестью посевов исходил такой чудесный аромат, такими нежными, ласковыми голосами перекликались перепела, что Армену все вокруг казалось каким-то сладким сном.
На краю села их остановил окрик;
— Эй, кто там? Стой!
Смутно маячивший в утреннем сумраке человек прицелился в них из ружья.
— Это мы, дедушка, свои…
— Откуда вы, сынки, в такую рань?
— У озера спали, на берегу.
— Ох, а хорошо на берегу поспать! — не без зависти сказал старик. — В молодые годы я часто спал так. — Он набил трубку и неторопливо продолжал: — Лежу, гляжу на небо, на звезды, к голосам земли прислушиваюсь. Прислушиваюсь и думаю: не одни мы в этом мире живем и дышим. Вот и озеро дышит. Когда ему радостно, оно смеется, как молодая девушка, а в дождь и бурю ярится, бушует, брызжет пеной… А ветер, а скалы, а камыши?… Слышал ты, Камо, как стонут и плачут камыши, когда в осеннюю непогоду их треплет ветер? Словно птенцы-сироты…
Мальчики молча слушали: влюбленный в природу дед Асатур был в своей стихии…
— Да, все живет, — продолжал он рассудительно. — Даже Дали-даг. Разве раз в сто лет не сходит он с ума, не рвется, как пес на привязи, дышит огнем и плюется лавой?… А вот те деревья, листы, травы, цветы — разве ты не видишь, как хиреют, томятся, умирают они, если нет воды?
Старик-
— Дедушка, откуда же нам добыть воду для полей? — вдруг спросил Камо. Видно было, что философствования деда не доходят до него — все мысли мальчика были поглощены водой.
— Откуда?… Если скажу откуда — проведешь?
— Проведу.
— Сможешь, например, сквозь Дали-даг тоннель пробить в десять километров?
— Тоннель?… Зачем?
— А чтобы воду с верхушки горы провести в село.
— Да разве на вершине Дали-дага есть вода?
— Есть, а как же… конечно, есть… Очень красивое озеро, Да до него нелегко дойти, высоко очень. Там в июле еще снег лежит. Холодно там чертовски. Только летом добираются до него олени и горные бараны.
— Как, и олени и бараны? — встрепенулся Камо.
— Ну да, чего ты удивляешься?
Камо задумался.
— Дедушка, — спросил Армен, — почему же ты нам не говорил, что вода есть на самой вершине, во впадине? А ну пойдем, расскажем об этом озере товарищу Ашоту.
Взяв деда под руки, мальчики повели его в село. Приход ранних посетителей всполошил геолога.
— Что случилось? — сорвался он с постели.
— Воду нашли, но очень далеко — на вершине горы, — сказал Камо.
— Ну, дед, что ты скажешь об этой воде?
— Что сказать мне, сынок? — ласково глянул дед на Ашота. — Далеко оно, это озеро. В облаках затерялось. А какие там цветы? Красоты неописуемой… Когда мой кум Мукел был пастухом, погнал он как-то овец на вершину Дали-дага, к этому озеру. «Пусть, говорит, этой бессмертной травки покушают, этой живой воды попьют — дольше жить будут». Воду в этом озере деды наши «живой водой» называли. Говорили, будто жизни прибавится, если попьешь… Ну, пригнал он овец, а они, беспокойные, разбрелись по всему лугу — никак не соберет… Рассердился на них кум Мукел. Взял свою дубинку да как бросит в них! А дубинка у него тяжелая была, кизиловая, с железным концом. Попала она не в овец, а в озеро и пошла ко дну. Пожалел кум Мукел свою дубинку, да что поделаешь! А через несколько дней вдруг приносит ее ему сосед Акон. «Акоп, — говорит кум Мукел, — где ты ее нашел?» Что же, ты думаешь, отвечает Акоп? «На озере Гилли, говорит, нашел». — «Как же так?» — «Да так: выловил из озера».
Геолог задумался.
— Это сказка… Под землей дубинка такого пути не одолеет. Где-нибудь да застряла бы. Но тут что-то есть, надо расследовать. Знаешь что, дедушка? Уже светает, давай возьмем ребят и пойдем на гору. Может быть, мы откроем тайну твоего каменного вишапа, — сказал он и начал одеваться.
— Эх, сынок, — вздохнул дед, — уж сколько-сколько раз в старые годы постигала нас засуха, сколько раз выгорали поля и народ с голоду помирал, а кто мог — бежал отсюда! Сами мы разве не искали выхода? Искали, да не нашли.