На благо лошадей. Очерки иппические
Шрифт:
Символ мастерства
Среди циркачей
«Все это наездник взял у себя из головы…»
Вольтижер, то есть гимнаст на лошади, – эпизод из «Приключений Гекельберри Финна». Помните? Проще и нагляднее ответа на вопрос, в чем заключается суть всякого мастерства и вообще искусства, по-моему, найти нелегко. Вроде бы пьяный из публики хочет вскарабкаться на цирковую лошадь, и все ждут, что он вот-вот упадет, а на самом деле, оказывается, это не безрассудный нахал, а лучший наездник труппы, изображающий рискующего собой чудака. Что называется честный обман, ловкость и никакого мошенничества!
Высокохудожественная энциклопедия всех видов надувательства – вот что такое «Приключения Гекельберри Финна». Там обманывают и обманываются
Вернусь к вольтижеру. Подвыпивший, едва державшийся на ногах, тип чуть было не свалился с летевшего во весь опор и еще к тому же брыкавшегося коня и, надо же, вот он уже даже не сидит, а стоит на той же непокорной лошади! «Он выделывал с конем что хотел, потом спрыгнул с седла, отвесил всем поклон и убежал с арены». Лгунишка и обманщик Гек чувствует себя одураченным. Выходит, и цирковое представление было одним притворством, заключает этот шустрый паренек, в жизни не видевший человека, который бы не врал.
Притворство – то самое слово, но удался цирковому наезднику обман потому, что морочить зрителей, разыгрывая неумение обращаться с лошадью, можно лишь (как и писать) умея, в совершенстве умея на ней ездить. Этим примером я всегда пользуюсь в спорах о так называемом современном искусстве. Так называемом, если оно не предполагает умения со стороны творца, зато предполагет соучастие зрителей и читателей. Зритель (или читатель) сам додумает и дорисует то, чего не сделал художник, – так говорят в оправдание бездарности. Соучастие? А вдруг неумелый ездок свалится, хватит у вас смелости, даже если вы хватили лишнего, вместо него полезть на лошадь? Тут мои оппоненты встают и, не простившись, уходят.
Кто только ни оказывал мне содействия в моем стремлении оказаться у цирковой арены! На призовую конюшню мой путь был одинок и многотруден, не поощряли меня и не поддерживали, саботаж исходил прежде всего от родителей, опасавшихся физических и моральных увечий, в первую очередь – увлечения тотализатором. Но стоило произнести «цирк», как по цепи знакомств и связей я, словно по мановению волшебной палочки, оказался лицом к лицу с Юрием Никулиным – сын его постоянного партнера, Николая Шуйдина, учился в Цирковом училище, где моя мать вела классы рисования, а у них было строго: если плохо рисуешь, безграмотно пишешь или по математике отстаешь, то и учебного манежа не увидишь. За партами и у доски ребята старались не меньше, чем на канате и на трапеции под самым куполом.
С популярнейшим клоуном мы обсуждали «обезьяньего пони»:
Была такая реприза: фигура, распластанная на спине бешено несущегося коня… Вольтер пустил легенду в ход, Байрон обработал, Гюго подхватил, Лист прочитал, вдохновился, создал музыкальную романтическую поэму, и вот «коня ведут степного и вяжут на спину к нему меня», как у Байрона, и как у Гюго – «распластан на спине коня»… Положим, у меня в переводе получилось не совсем, как у Байрона, и не вполне, как у Гюго, поэтому не только приношу извинения за неуклюжий перевод, но хочу объяснить очевидное несоответствие. Хотя это и легенда, но все же «распластан» – он, гетман, а реприза женская: как же так? А так, на это не обращали внимания, пораженные захватывающим зрелищем: такая Мазепа, что глаз невозможно оторвать!
Лишь совсем недавно установили, кто же была она – легендарная наездница, некогда первой проделавшая этот трюк. Установить вроде бы установили, а полной ясности все же не достигли. С тех самых пор, кажется, знали ее имя, но у нее нашлось еще много имен. А национальность? В ней смешалось немало кровей, была она дочерью креолки-француженки и негра-американца, нареченная Адой, фамилия по отцу Теодор, по мужу Менкен, но у нее сменились один за другим семь мужей, и звалась она соответственно (по алфавиту) Баркли, Маккорд, Менкен, Хинан… Что за язык являлся для нее родным? Изъяснялась на пяти языках, на всех как родном. Профессия? Не торопитесь. Ада Теодор-Менкен-Бинах-Маккорд всадницей была, вне всякого сомнения, классной. Ведь «Мазепу» по мотивам Байрона и Гюго под музыку Листа давали и раньше, но актрисы лишь произносили текст, а в основной сцене, бешеной скачки, вместо них, куклу привязывали. Ада сумела удержаться на коне сама. И этого мало! Одарена была Ада разнообразными способностями: не только наездница и драматическая актриса, но певица, танцовщица, художница, а также поэтесса. Словом, являла собой целый дивертисмент. Жанр? С театральных подмостков она декламировала Шекспира, удачно подражая выдающемуся актеру Буту (брату убийцы Линкольна). А «Мазепа» стал ее собственным неповторимым номером.
Где жила? Родилась в Новом Орлеане, первый крупный успех к ней пришел в Гаване, ей рукоплескали и Нью-Йорк, и Сан-Франциско, и Лондон, а умерла она в Париже. Представление «Мазепа» всюду пользовалось неизменным успехом, причем, теперь и не скажешь, что же становилось сенсацией – мастерство всадницы или же ее костюм, точнее, отсутствие какого-либо костюма за исключением трико телесного цвета, что вызывало фурор несравнимый ни с каким цирковым фокусом. По тем временам смелость во всех смыслах невероятная.
Один из ее семи мужей был боксером, другой – музыкантом, а третий – литератором, и от музыканта к литератору она перешла настолько стремительно, что забыла (!) с музыкантом развестись. Её стали преследовать за многомужество, но музыкант великодушно поспешил дать ей развод. Помимо то и дело сменяемых законных супругов, она, кроме того, видела у своих ног непрерывную череду поклонников, в том числе, писателей, из которых нам лучше других известны (по алфавиту) Брет Гарт, Теофиль Готье, Виктор Гюго, Диккенс и Дюма. Гюго «Мазепу» и написал. Диккенс, которому Ада посвятила свои воспоминания, вообще любил цирк, а создатель «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров», старик Дюма влекся к ней с такой непреодолимой силой, так безудержно, что его сын, сам популярный романист и драматург, автор «Дамы с камелиями» (женившийся на Кнорринг-Нарышкиной, погубившей Сухово-Кобылина), хорошо зная подобный сюжет, вынужден был применять физическую силу и даже пускать в ход хлыст, чтобы отогнать престарелого папашу от прекрасной наездницы.
Привлекательность помешала ей заключить еще один брак – с личностью тоже легендарной. Феноменальный канатоходец, не знавший страха, Блоден предложил ей руку и сердце. Неподражаемая Ада была не прочь выйти за него замуж, но ставила условием их совместный уже совершенно невероятный по рискованности номер – парный проход по проволоке через Ниагарский водопад. Однако великий эквилибрист отказался. Что за причина? Бесстрашный Блонден испугался. Чего? Не дай Бог, упадут. Почему? Не раз совершавший свой головокружительный трюк в одиночку, Блонден боялся потерять равновесие: не сможет сосредоточиться, ибо окажется не способен ни на секунду оторвать глаз от красавицы-жены-партнерши, и станет их номер поистине смертельным – оба полетят в рокочущую водяную бездну.