На диком бреге
Шрифт:
Тем временем Литвинов уже успел обежать пожарище, потолковать с капитаном, грузно сидевшим всё на том же месте. Теперь он что-то кричал в сложенные рупором руки смуглому человеку, похожему на беркута. Дина прислушалась.
— …Так мы её к тебе, Иннокентий Савватеич, подкинем. А? Не надолго… Чего? Нет, кажется, бабенка свойская.
Дина так и вспыхнула. Да как он смеет, кто ему позволил! Но то, что она услышала дальше, как-то примирило её с Литвиновым:
— Да нет, хлопот тебе особых, думаю, не будет. Это ведь не всякая, как когда-то княгиня Волконская, решится вслед за мужем двинуть «во
А кто этот, с профилем хищной птицы, к которому её собираются «подкидывать»? Наверное, какое-нибудь местное начальство. Рыбаки слушаются каждого его слова… «Княгиня Волконская». Придумает старый чудак!.. Дине вспомнилась некрасовская поэма, отважная женщина несётся в кибитке по диким степям, по таежным дорогам. Старый губернатор мучает её на станции… Всепобеждающая сила женского обаяния… «Нет, он не так уж и прост, этот самый комод. Только трудно, ох, трудно будет с ним Вячеславу Ананьевичу!» Вон они стоят рядом. Литвинов всё что-то говорит, а муж терпеливо кивает. О чем это они? А, о каком-то инженере Надточиеве. Странная фамилия, но почему-то она уже знакома… Что они там говорят?
— Я, Федор Григорьевич, его знаю. По-моему, всё-таки несерьезный человек, — произносит Вячеслав Ананьевич.
Густые, сросшиеся брови Литвинова вздрагивают, лезут вверх по крутому, нависающему над переносьем лбу. Синие, очень синие глаза пытливо смотрят на собеседника, нижняя губа капризно оттопыривается.
— Долго работал с ним?
— Да не очень.
— От языка его пострадал? — Насмешливые скобки возле рта становятся заметнее.
— При чем тут язык?.. Мы разошлись в вопросах принципиальных. Инженер Надточиев однажды позабыл, что мы живем в социалистическом государстве, и мне, как коммунисту и как старшему по работе, пришлось объяснить ему…
— Ах, вот как! — Скобки на щеках углубляются. — Ну, Вячеслав Ананьевич, тут мы с вами этого ему забывать не позволим. У нас есть такие возможности. — Литвинов говорит серьезно, но в этих словах Дине почему-то чудится усмешливая интонация, с какой взрослые говорят с детьми. И тут она вдруг вспоминает, что странную фамилию Надточиев она слышала от мужа и что, он даже предупреждал, что будет на строительстве этот литвиновский сателлит, которого начальник таскает всюду с собой и даже, как говорят, готовит себе в заместители… Ой, сколько сложностей ожидает здесь Вячеслава Ананьевича с его непримиримостью, принципиальностью, с его требовательностью и прямотой!
С пострадавшего парохода впятером, сопровождаемые Пшеничным, опускаются в небольшой катерок, на котором у руля ждет их человек с профилем беркута. Пассажиры почти все перевезены на остров. Видно, как там их сажают в большие автобусы, присланные со строительства. Пострадавший пароход похож на покинутое пожарище. Несколько человек бродят по палубам, разыскивая потерянные в суматохе вещи. Из какой-то каюты слышен женский плач… Пережитые страхи еще веют в воздухе. Запах гари окружает судно. Дина старается не оглядываться.
— А это хозяин острова Кряжой, председатель колхоза «Красный пахарь», Иннокентий Савватеич Седых, — представляет Литвинов человека на катере.
Седых, ни слова не говоря, кивает головой. На нем фуражка военного образца, гимнастерка, перехваченная офицерским поясом. Лицо, смуглое от природы, загар сделал бронзовым, и, когда он снимает фуражку, чтобы посигналить шоферу, осторожно спускающему к мосткам пристани большой черный лимузин, на лбу становится видна резкая граница загара, а в темных волосах седина, блестящая как иней на угле.
— Миллионер, но жила страшный, — продолжает Литвинов. — У него, как говорится, в крещенье снега не выпросишь… Клуб-то как, всё строишь, Иннокентий Савватеич?
И Дина почему-то угадывает за этим простым вопросом ка, кой-то другой, более значительный.
— Строю, Федор Григорьевич строю… — неохотно отвечает он. — Всё, что колхозу надо, всё, что правление утвердило, всё строю.
— Вот и пустишь колхозные деньги на ветер.
— А это из завтрева посмотрим, оттуда видней.
— И Тольша твой говорит, будто зря. Строили бы, говорит, сразу у нас в Ново-Кряжеве…
— Мы его на собрании за эти разговоры так выпарим, этого Тольшу, до новых веников не забудет. — Привычными движениями, почти не смотря на реку, Седых направлял катер, и быстрое суденышко, не сбавляя скорости, послушно маневрирует, обходя невидимые мели.
Суть разговора Дина не разумела, но поняла, что этих двух, таких непохожих людей — начальника грандиознейшей стройки и председателя островного колхоза — связывают не только деловые отношения.
У длинных дощатых мостков, возле которых, как рыба на кукане, покачивались лодки, навстречу катеру вышел коренастый человек в кожаной куртке, державший в руке кожаные перчатки с крагами. Двигаясь с этаким развальцем, он перемещал свое грузное тело так, что даже вода не хлюпала под прогибающимися досками причала. При этом на толстом лице его, в карих выпуклых глазах, на ярких губах сохранялось добродушное, плутовское выражение.
— Разрешите доложить, — сказал он не то шутливо, не то всерьез, вытягиваясь на мостках перед Литвиновым, — комната для них, — он кивнул головой в сторону прибывших, — готова. Обед Глафира собрала — уха, пельмени, шанежки, дух на всю улицу. Горючее, как было приказано, подброшено в должном количестве.
— Забери вещи, разместишь в багажнике. Иннокентий Савватеич довезет молодого человека. — Литвинов показал на Пшеничного.
— Яволь! — ответил человек в кожанке с «молниями».
И, ловко подхватив все четыре чемодана, два держа под мышкой, а два в руках, быстро стал взбегать по глинистым ступенькам, выдолбленным в береговой круче.
— Мой водитель. Все зовут Петрович, имя и фамилию, наверное, сам забыл. — Литвинов ласково поглядел вслед шоферу, скрывшемуся за гребнем откоса. — Из блохи голенище скроит, а уж как поёт… Вот подождите, за обедом…
Говоря это, Литвинов тянул Дине с мостков короткопалую, поросшую волосом руку. Но, не успев принять её, женщина оступилась. Вскрикнула и полетела бы в воду, если бы руки, крепкие, как железо, не схватили её под мышки, не подняли, как казалось, без всяких усилий, не пронесли бы по мосткам и бережно опустили уже на берегу. Она не поняла даже, как это получилось, а Литвинов, будто бы ничего не произошло, уже вернулся на мостки и принимал с катера бледного, не оправившегося еще от испуга за жену Вячеслава Ананьевича.