На диком бреге
Шрифт:
Капанадзе, согласно кивая головой, сам помалкивал. Когда этот самолюбивый человек так открыто и честно признал свою ошибку по поводу проекта Дюжева, он очень расположил к себе парторга, а то, как активно он помогал сейчас готовиться к перекрытию реки, располагало к нему еще больше. Но почему он все-таки приехал? Петин, придвинув свой стул поближе к секретарю, сам заговорил об этом:
— Наверное, думаете: что меня к вам привело? Ведь так?.. Законный вопрос. Столько времени человек появлялся здесь, лишь когда его приглашали, и вдруг приехал сам… Скажу вам как коммунист коммунисту: Федор Григорьевич
— Он член партбюро, член бюро райкома, член пленума обкома! Это естественно!.. — запальчиво сказал Капанадзе.
— Ладо Ильич, голубчик, разве я этого не понимаю? Он старый коммунист, и он, конечно, осуществлял эту связь гораздо лучше, чем это сделал бы, скажем, я. Моя сфера — техника, кроме того, старым большевикам всегда свойственна эта ревность, хорошая партийная ревность, но… Словом, поэтому и только поэтому я и отстранялся от общественных дел. А теперь я могу действовать, ни на кого не оглядываясь, и я… я в вашем распоряжении, Ладо Ильич.
Капанадзе потряс протянутую ему руку. Все, что сказал Петин, резонно. Он человек талантливый, и просто замечательно, что он активизируется и в партийных делах. Это парторг подумал, но не высказал. Он ждал чего-то главного.
— Не кажется ли Вам, дорогой Ладо Ильич, что мы относимся к утвержденному для нас плану, ну, несколько делячески, что ли, — доверительно продолжал Петин. — Я обязан говорить своему парторгу правду. Мне кажется, мы неплохо работаем. По большинству показателей мы идем с опережением. Но ведь вся промышленность идет с опережением, а мы — Оньстрой! Мы — уникум. На нас устремлены взгляды не только страны, но и заграницы. На нас ревниво смотрит капиталистический мир. Вы, разумеется, понимаете это лучше, чем я…
Интерес Капанадзе возрастал. Все это так, но не за тем же он пришел в партком, чтобы агитировать за Советскую власть.
— Мы идем в общем ряду, а нам нужно быть первыми, нам нужно поражать, вести за собой, мы должны-лидерствовать. В известном партийном документе о нас сказано: разведчики семилетки. А какие же мы разведчики, если идем в общем строю?.. Улавливаете мою мысль? Нам сейчас надо резко вырваться вперед, вот что…
— Было бы хорошо, — сдержанно сказал Капанадзе. Он и сам немало раздумывал над этим. Радовался почину Олеся Поперечного, радовался неожиданному для него, да и для всех, успеху пятой автобазы. Но ведь это были лишь отдельные почины. Он чувствовал: сейчас этого мало. И вот этот инженер, всегда державшийся в стороне от общественных дел, говорит о чем-то новом, грандиозном.
— Я предлагаю назвать это: «Бросок к коммунизму» — и дать лозунг «Квартальный план за семьдесят рабочих дней».
— За две недели до срока! А это можно?
— Вам это кажется слишком смелым? — Петин поднял брови, как бы не доверяя собственному слуху.
— Бросок к коммунизму! — Капанадзе как бы взвешивал эти слова. — Хорошо звучит… Это может зажечь. — Встал и совсем по-надточиевски, заложив руки за спину, зашагал по комнате. — Бросок к коммунизму! Отлично!.. А вы уверены, что это может выйти? Квартальный план за семьдесят дней, это возможно?
— Если мы с вами этого очень захотим, мы, наперекор
Капанадзе резко остановился перед собеседником. Он смотрел на него с ласковым удивлением, и глаза его как бы говорили: так вот ты какой…
— Вячеслав Ананьевич, а ведь я, признаюсь, думал, что вы человек техники, только техники… Бросок к коммунизму — здорово! Это захватит…
— Только надо действовать энергично, чтобы сразу завертелись все колеса: печать, радио, телевидение. Поперечный и такие, как он, дают интервью… Нужно сразу раскрыть все перспективы этого почина, ошеломить людей… Давайте произведем разделение труда: я доложу обо всем по чиновничьей линии — в министерство, лично министру, а вы займитесь нашими знаменитостями, накачивайте их, поднимайте народ… Ну и потом, конечно, надо поставить в известность партийные инстанции. Это — тоже ваше дело…
— Сделаю, все сделаю. С Поперечным-старшим мы соседи. Сегодня же поговорю. Бросок к коммунизму… Он хлопец умный, живой, сразу загорится…
Дома за обедом Ладо Капанадзе с увлечением рассказывал об утреннем визите. В речи его было множество восклицательных знаков. Ах, какой человек, какой кругозор! Может быть, и в самом деле, Старик стеснял его своим авторитетом, не давал развернуться, или он сам деликатничал? Ламара усмехалась:
— Новое увлечение? Хорошо, Ладо, что ты вот так мгновенно влюбляешься не в женщин!..
Но сосед, к которому секретарь парткома зашел поделиться мыслями о броске к коммунизму, несколько огорчил его. Олесь с Сашко сидели на балконе у стола, усовершенствуя свой радиоприемник. Гостю Поперечный обрадовался, усадил его в кресло, попросил Ганну похлопотать о чае. Слушал внимательно, но руки его, действовавшие как. бы сами по себе, продолжали сплетать какой-то проводок, концы которого держал Сашко.
— …Письмо братьев Пояеречных. Понимаешь, друг, какой сразу резонанс?
— Обожди, Сашко, — сказал Олесь и, сдвинув очки на лоб, произнес задумчиво: — Квартальный план за семьдесят дней. Сие треба разжуваты… Посчитать надо… — И, вновь принимаясь за проводок, как бы заключил: — Извините, Ладо Ильич, ничего я вам сейчас не отвечу. Вот посчитаю, поговорю с ребятами, и тогда…
— Уж очень это, друг, на тебя не похоже, медлить, — сказал Капанадзе, чувствуя разочарование, даже досаду.
— А мы, хохлы, — тугодумы, — улыбнулся Олесь. — У нас так: не дал слово — крепись, а дал, — держись. Завтра сказку, а пока, Ладо Ильич, давайте чайку… У нас варенье вишневое. — И явно повел разговор в сторону;— Вишенки-то мои не видали? Сашко их газетками укутал. Отломил я веточку, в воду поставил. Вон посмотрите, цветут. Ну-ка, Рыжик, принеси. — И Нина, которая уже пристроилась возле гостя, сбегала за вазочкой, из которой торчала цветущая ветка. — Похоже, перезимовали…