На дорогах войны
Шрифт:
Выскочил вперед и крикнул:
— В атаку, за мной! Ура!
И сам же первый был сражен фашистской пулей. Но командиры рот продолжали атаковать. Приказ дан — надо выполнять.
Не успели наши боевые порядки приблизиться к околице станицы, как выкатились фашистские танки и начали расстреливать нас из пулеметов, «утюжить». Ну, понятно, была дана команда отойти к берегу.
А Федя Горбань, который любил выскакивать вперед, облюбовал удобное место на окраине станицы и вел огонь по триплексам танков, стараясь ослепить их. И то ли он не слышал команды, то ли что-то надумал, только когда рота стала отходить
Нас всех озадачило поведение Феди. Мы и мысли не допускали, чтобы наш любимец задумал что-нибудь худое. Но зачем безоружному бежать в сторону врага, если не сдаваться в плен? Бросаться на безрассудную гибель с отчаяния Федя не стал бы.
Всю ночь мы гадали и ждали возвращения нашего пулеметчика. Напрягали зрение и слух: вдруг надо будет прийти на помощь товарищу. В густой тьме слышно было, как рокотали моторами вражеские танки, топали солдатские сапоги, раздавались отрывистые немецкие команды. По всему видно было, что противник всерьез готовился к утреннему бою.
Изредка фашисты пускали осветительные ракеты. Околица станицы и все снежное поле заливались ярким ядовито-желтым светом. Но не было заметно ни единого признака какого-либо движения.
На рассвете на улицах станицы, перебегая от деревца к деревцу, от хаты к хате, двинулись в нашу сторону солдаты в мышиных шинелях. Фашистская разведка, видимо, прозевала подход нашей техники. А может быть, противник решил выманить пехоту из-за речного обрыва: танки-то на обрыв не могли идти, и они пока стояли в укрытиях.
Когда мышиные шинели высыпали на снежное поле, наши минометы и пулеметы заставили врага залечь. Тогда фашистские танки вышли из укрытий и двинулись в нашу сторону. На броне их сидели десантники.
Но тут загрохотала наша артиллерия, минометы. Еще яростнее застрекотали пулеметы. Поднялся тот всеоглушающий грохот, который можно услышать только в бою. Рев взрывчатки, лязг раздираемого металла, визг распоротого воздуха сливаются в единый затяжной утробный стон войны. В этом аду голос человека не имеет никакой цены. И только ракеты да трассирующие пули помогают командирам управлять боем… А впрочем, бывалый солдат и сам по ходу дела видит, как будут дальше развертываться события, и что ему надо будет делать.
Мы увидели, как передний фашистский танк словно споткнулся и замер, и вскоре над ним поднялся высоко в небо огромный столб черного дыма. За первым танком задымил второй, третий, четвертый, а остальные поспешно повернули назад. Десантников, конечно, давно, как ветром, сдуло.
Ну, думаем, сейчас ударит «Катюша», а потом надо будет вступать в дело и нам. В ту же минуту сверкнули яркие молнии, и в расположении противника все взялось дымом и пламенем. Казалось, сама земля пылала и взрывалась. Взвились в небо условные ракеты. Поднялась наша пехота и побежала, выставляя вперед автоматы.
Мышиные шинели, до сих пор изо всех сил прижимавшиеся
Как положено, мы «прочесали» всю станицу, а когда стали собираться у назначенных ориентиров, в роте появился Федя Горбань. Он шел приплясывая, держа в руках иностранный пулемет, а позади его, растерянно улыбаясь и пугливо озираясь, плелся солдат в голубой шинели.
Навстречу им со спокойной угрозой двинулся наш старшина, молодой белобровый парень, с круглым курносым лицом. Но для строгости, что ли, брови его всегда были сдвинуты к переносью, а на губах топорщились колючие подстриженные усы.
— Что за маскарад? — спросил старшина, пристально глядя на ноги пулеметчика, обутые в огромные боты, сплетенные из соломы.
— Це новомодные бальные черевычкы сыстэмы Адольфа Гітлера, — как всегда весело гутарил Горбань. — Не терпят фашистские ножки русского холоду, и господин Гитлер прислал своим «лыцарям» вот эти соломенные ботфорты. Свободно, мягко, ногу не жмет и танцевать удобно. — Федя пустился напевать и приплясывать, выделывая чудовищными чоботами уморительные коленца:
Топор, рукавица, Морозяки фриц боится. Рукавица и кушак, Фюрер фрицу дал башмак…— Ты что такое напялил? — заглушая смех окружающих, крикнул старшина. — Как ты смел позорить советскую пехоту? Где твои сапоги? И где ты пропадал полсуток?
— Минуточку, товарищ старшина. Нельзя же столько вопросов сразу. Чоботы мои в целости и сохранности, в моем вещмешке. Но жмут же, проклятые! Сами знаете, на два размера меньше моих изящных конечностей.
— Нет, что ты позоришь советскую пехоту? — с угрозой повторил старшина.
— Эти ботфорты я надел не для позору, а для пропаганды. Должны же хлопцы видеть такое чудо фашистской культуры.
— А что это за самопал у тебя в руках? — продолжает наступать старшина, указывая на иностранный пулемет с длинным кожухом, усеянным круглыми отверстиями. — И где твой пулемет?
— Прошу полного внимания, бо сейчас пойдет разговор международный, — торжественно объявил Федя и, взяв за локоть своего странного спутника, выдвинул его вперед. — Ось бачите, хлопцы? Це итальянский трудящийся Антон.
«Итальянский трудящийся» что-то залопотал по-своему. Мы же могли разобрать только слово «Антонио», которое он произнес несколько раз.