На фарватерах Севастополя
Шрифт:
Неожиданно наступила странная тишина. Слышно было только, как шумели и стонали волны, как над морем жалобно кричала чайка, скрипел и бился о берег корпус корабля.
– Рус, сдавайс! Рус буль-буль, - раздались крики из дзота.
Но корабль молчал, как будто все живое покинуло его.
Фашисты снова открыли яростный огонь. Танки и самоходки стреляли теперь прямой наводкой, подходя все ближе к кораблю. Вместе с танками приближались автоматчики. [148]
В рубке корабля, где теперь обосновались комиссар Бойко и капитан-лейтенант Трясцин, находился и посыльный старший
Теперь по сигналу командира все оставшиеся в живых, все, кто мог держать в руках оружие, открыли огонь. Патронов становилось все меньше и меньше.
У полкового комиссара и Трясцина осталось по одному патрону в пистолетах и ручные гранаты.
– Все, - сказал комиссар Бойко, вытирая потный и грязный лоб, и лицо его, до этого напряженное, теперь вдруг стало удивительно спокойным и мягким, как у человека, возвратившегося домой, в семью после трудной и тяжелой работы.
– Ну что же, Виктор, давай попрощаемся.
Трясцин обнял комиссара, скупая слеза побежала по его щеке. Он вспомнил жену и сынишку Володьку, с которым ходил по выходным дням на Краснофлотский бульвар к памятнику Казарскому…
«…Все?
– подумал он.
– Нет, не все!»
– Надо драться до конца. Надо подпустить к кораблю как можно больше фашистов и затем взорвать корабль вместе с ними, - сказал он комиссару.
Бойко обратился к Чиликову:
– Иди и проверь, готовы ли подрывные патроны, и предупреди минеров, чтобы в случае, если не успею подать команду, действовали сами… Понял?… А по дороге собери всех, кто остался в живых. Пусть ползут сюда.
Чиликов, осторожно приоткрыв дверь рубки, вылез на палубу. В это время снаряд ударил в ходовую рубку и развернул, как мягкие лепестки, железную стенку. Взрыв отбросил Чиликова к противоположному борту. Снаряд разорвался там, где за минуту до этого был Чиликов и где оставались полковой комиссар Бойко и капитан-лейтенант Трясцин. Бойко убит, а командир корабля Трясцин тяжело ранен, умирает. Погибли и военком корабля Болотин и штурман Усков.
«Эх, опоздал! Неужели минеры не успеют взорвать?» - подумал Чиликов и, размазывая рукавом кровь по лицу, пополз по палубе и свалился в открытый люк.
В кромешной тьме на корабле уже слышались короткие очереди немецких автоматов, взрывы гранат, и затем все стихло. В тишине, нарушаемой лишь гулом и стоном разъяренного моря, раздавались отрывистые слова немецких команд. [149]
Немецкий полковник думал захватить советский корабль, но захватывать было уже нечего. В мокром песке и морской пене лежал не боевой корабль, а избитый железный остов, дыры в рваном железе зияли, как раны. Пушки, механизмы и надстройки были искалечены и разрушены. Оставшихся в живых тяжелораненых, контуженых матросов немцы захватили в плен.
Черные, залитые кровью, они поддерживали друг друга и не хотели сходить на берег.
Свидетелем гибели БТЩ «Взрыватель» был катер № 081 под командованием лейтенанта Флейшера, там же находился командир звена Остренко. С катера наблюдали за «странным», как им казалось, маневрированием тральщика. И вдруг в темноте увидели белую пену прибоя и сильный накат: тральщик выбросило волной на берег.
Катер № 081 запрашивал несколько раз БТЩ, но оттуда не отвечали; катер получил по радио приказание из Севастополя подойти к БТЩ, но не смог. У берега было совсем мелко, а сильный накат выбросил бы на песок и катер.
В ту же ночь, на 6 января, в помощь высаженному десанту из Севастополя был послан эсминец «Смышленый «, БТЩ № 27 и четыре сторожевых катера с батальоном морской пехоты под командованием майора Н. Н. Тарана. Но в районе Евпатории по-прежнему свирепствовал шторм. Эсминец ложился на борт на 25-30 градусов. Ни высадить помощь десанту, ни снять сражавшихся на берегу корабли не смогли.
Положение десанта было трагическим. Радиосвязи Севастополь с ним не имел, и поэтому в следующую ночь к месту высадки вышел лидер «Ташкент» с катерами-охотниками, морской пехотой на борту и с группой разведчиков. К этому времени шторм несколько утих, с «Ташкента» спустили шлюпку, которая подошла к побережью. Здесь установили, что десантников у берега нет, повсюду немцы. Это же подтвердила и группа разведчиков, высаженная у Евпаторийского маяка. Перед рассветом корабли возвратились в Севастополь.
А оставшиеся в живых десантники, вырвавшись из Евпатории, разбились на мелкие группы и переходили линию фронта. Командир батальона десантников Бузинов при одной из стычек с фашистами погиб…
Основной причиной трагической гибели десанта было то, что Кавказский фронт из района Керченского полуострова не перешел в наступление 6 января, как было намечено. [150] А разыгравшийся у открытых берегов Евпатории жестокий шторм не дал возможности кораблям флота ни высадить второй эшелон и развить первоначальный успех, ни снять десантников в последующие дни.
И в то же время высадка десанта в Евпатории не была напрасной. В эти дни с юга на север из осажденного Севастополя, сбивая немецкие укрепления и доты, наступали Приморская армия и морская пехота. Гитлеровцы были разгромлены в районе Мекензиевых гор и Бельбека, выбиты из деревень Камышлы и Любимовка, и все их продвижение за период второго штурма Севастополя было почти сведено на нет.
Фашисты, потеряв инициативу и теснимые войсками Приморской армии и морской пехоты, переходили по всему Севастопольскому фронту к длительной обороне.
Глава двадцать третья
В Севастополе весна! Земля очистилась от снежного покрова, и обнажились все раны и разрушения, нанесенные войной. Только в развалинах домов, в глубоких воронках от разрывов бомб упрямо держался черный и твердый снег.
Ночью, когда затихали тяжкие взрывы снарядов и гул самолетов, ветер доносил из степи от Херсонеса в бухту, где стояли корабли, тарахтенье трактора. Звуки то приближались и слышались отчетливо и звонко, то снова пропадали в степи. Трактор тащил плуги, севастопольцы поднимали целину для огородов. Рыбаки выходили в море и под огнем противника добывали рыбу.