На глубоких виражах
Шрифт:
Н. С. Хрущев и А. А. Новиков наблюдают за боем, Даже невооруженным глазом хорошо видно, как с немецкой стороны приближаются “юнкерсы” и “хейнкели”. Вражеских машин такое множество, что, кажется, достаточно одного удара с воздуха - и кончится все: оборвется ниточка переправы, с трудом возведенная саперами, перепахан будет каждый дюйм земли правобережного плацдарма.
Как обычно, мы сопровождаем штурмовики, и мне сверху отлично видно, что творится внизу, на Днепре. Изо всех сил бьет вражеская артиллерия, от разрывов снарядов река кипит. В этом хаосе смерти неутомимо трудятся работяги-саперы. На левом берегу скопилось огромное
По радио я слышу голос Главного маршала авиации, Новиков приказывает:
– Вступить в бой всем. Всем!
Это значит, что все советские самолеты должны преградить путь вражеским бомбардировщикам. В первую очередь приказ маршала касается штурмовиков. И штурмовики, не меняя боевого строя, тяжелые, бронированные утюги, устремились навстречу “юнкерсам”. Их удар был страшен. Из пушек и реактивными снарядами они расстреляли сразу десять немецких машин. Штурмовики прошли сквозь строй бомбардировщиков, разметали их и стали заходить на новую атаку. “Юнкерсы” в панике сбросили бомбы на свои войска и повернули вспять.
В наушниках снова раздалась команда маршала Новикова:
– Капитану Луганскому… Капитану Луганскому. “Хейнкели” заходят на переправу. Не допустить бомбежки! Ни в коем случае не допустить!..
Тревога маршала передалась и нам. Мы повернули к переправам, В самом деле, “хейнкели” уже заходили на цель.
Как ведущий своей группы, я выбрал флагманскую машину. “Хейнкель” должен был вот-вот свалится в пике. Времени на раздумье не было. Подобравшись снизу, я близко, совсем рядом увидел хвост машины врага со зловещим крестом, Все остальное произошло за какие-то мгновения. Пропеллером своей машины я рубанул по рулю высоты, и тут же мой самолет затрясло, бросило в сторону. Взяв ручку на себя, я все-таки благополучно с левым разворотом вышел из атаки и осмотрелся. “Хейнкель”, потеряв управление, падал на землю. Наши ребята гонялись за вражескими машинами, а внизу, на Днепре, продолжалась муравьиная работа саперов и пехоты.
Плацдарм на правом берегу был сохранен, уцелели и переправы.
У моей машины оказался исковеркан пропеллер. Самолет трясло, как в лихорадке, и время от времени бросало в сторону. Я снизился и потихонечку “потянул” на свой аэродром.
Вечером этого дня к нам приехал маршал Новиков. Он поздравил нас с высокими правительственными наградами. Подполковник Чернецов получил звание Героя Советского Союза, я - орден Александра Невского.
Ночь прошла беспокойно. На аэродроме хорошо было слышно, как, не умолкая, била вражеская артиллерия, Приходилось только догадываться, как провели эту ночь бойцы, закрепившиеся на пятачке земли на правом берегу Днепра.
У нас почти никто не спал.
С рассветом в воздух поднялась авиация. Я узнал машину своего друга и земляка Талгата Бегельдинова. Талгат повел звено.
Сегодня советским войскам предстояло сделать бросок, чтобы расширить плацдармы и окончательно укрепиться на другом берегу. Штурмовики набавлялись к немецким позициям,
В бледном свете занимающегося
Я знал, что командир корпуса штурмовиков генерал Рязанов находился на самой передовой. Измученный бессонными ночами, генерал хриплым голосом отдавал команды по радио.
– Хорошо!
– басил в наушниках генеральский голос.
– Еще один заход!
– Есть!
– весело отвечал командир эскадрильи. Штурмовики пронеслись над немецкими позициями, стреляя из пушек и пулеметов. Это был их третий заход. Не оставалось уже ни бомб, ни снарядов. Израсходовав весь боезапас, штурмовики собрались в обратный путь, но тут в наушниках, снова послышался умоляющий голос генерала Рязанова:
– Еще, еще один заход! Последний. Хотя бы один еще, пусть холостой. Сейчас наши в наступление пойдут.
Расчет генерала был прост. Немцы пуще огня боялись штурмовиков, в ужасе называя их “черной смертью”. Немецкая пехота, едва завидя штурмовики, забивалась в землю и не решалась поднять головы.
Эскадрилья, грозно ревя моторами, снова пронеслась над затихшими окопами, и в это время наша пехота поднялась в атаку. Множество крохотных фигурок бежало по изрытой снарядами и бомбами земле. Немецкие позиции молчали. Штурмовики опустились еще ниже. Фигурки бегущих бойцов достигали первой линии вражеских окопов.
За воздушные бои над станцией Знаменка, крупным опорным пунктом вражеской обороны, нашей, истребительной дивизии было присвоено наименование Знаменской.
В этих боях я был свидетелем лихости наших бомбардировщиков “петляковых” и в частности их, командира генерала Полбина.
Иван Семенович Полбин пользовался в то время поистине легендарной славой. Это был великолепный летчик, отчаянно смелый человек. Будучи в генеральском звании и командуя корпусом, он неизменно сам вылетал на задания и показывал образцы летного искусства и храбрости. Я хорошо знал этого человека и очень сожалею, что жизнь его оборвалась столь трагически.
Генерала Полбина сбили уже в Германии. Благодаря тому, что он носил форму простого летчика, немцы его не узнали и, подобрав среди обломков самолета в беспамятстве, доставили в госпиталь. Генерал очнулся и долго не мог понять, где он находится. Потом среди других пленных он узнал летчика, подозвал его и рассказал ему о себе. Летчик, к сожалению, оказался подлецом и выдал Полбина.
О дальнейшей судьбе генерала рассказывают, что голову его, якобы, доставили Гитлеру, чтобы незадачливый диктатор хоть чем-то утешился перед своим бесславным концом…
Полбин был выдающимся специалистом по бомбометанию. Еще на Волге он впервые применил пикирование и с тех пор довел технику владения тяжелым, громоздким бомбардировщиком до совершенства.
В тот раз, когда нам довелось прикрывать бомбардировщики, “петляковы” начисто разнесли станцию. На обратном пути они обнаружили аэродром и обстреляли его, затем ввязались в бой с “юнкерсами” и сбили шесть вражеских машин. Пролетая над передовой, они основательно “проутюжили” немецкие окопы и только после этого вернулись на свою базу. Не могу забыть восхищения, охватившего всех нас, истребителей, когда бомбардировщик, который вел сам Полбин, вдруг сделал над аэродромом традиционную “бочку” и пошел на посадку, “Бочку”? Бомбардировщик?! Немыслимо! И все-таки это было так.