На глубоких виражах
Шрифт:
Уставным “слушаюсь” командир корпуса принял к исполнению приказ маршала.
Радостную весть о присвоении мне звания дважды Героя Советского Союза принес техник Иван Лавриненко. Запыхавшись от бега, ввалился он ко мне в землянку:
– Товарищ капитан… Товарищ… Присвоили! Сам слыхал. Сейчас только.
Я не вытерпел и побежал на радиостанцию. Да, ребята слышали указ. Они шумно обступили меня. Поздравления, объятия. Молодецкие шлепки по спине. Требование отметить событие, сейчас же, не откладывая…
Утром пришли поздравительные телеграммы - от маршала Конева, от генералов Рязанова, Алексеева,
– Гляди, Батя-то какой разразился!
– сказал кто-то из офицеров, тронутый длинной, очень теплой телеграммой Алексеева.
– Ну, ребята, - сказал я, - сегодня, пожалуй, устрою себе выходной. Вы уж без меня поработайте.
– Еще бы!
– Конечно!
– Но вечером… О, вечером ты не отделаешься так, как вчера. Так что готовь к вечеру настоящий праздник.
И очередной боевой день начался.
Друзья улетели, я отдал распоряжение о приготовлениях к вечеру и ушел с аэродрома. Мне хотелось побыть одному, привести свои мысли и чувства в порядок. Все награды, какими удостоила меня Родина, я неизменно воспринимал, как свой неоплатный долг на будущее. Смогу ли я когда-нибудь оплатить его? Партия и народ щедры, мне, сыну простого русского крестьянина, оказана высокая честь - дважды Герой страны Советов! Как жаль, что отец не дожил до этого дня!.. И перед моим мысленным взором вновь и вновь проносились дорогие сердцу картины: суровое лицо деда Афанасия, наш маленький домик в Алма-Ате, где прошло мое детство, мать, сестры множество отрывочных, но крепко вошедших в память фронтовых воспоминаний: бои, удачи и неудачи, погибшие товарищи…
Вечером я возвращался на аэродром с чувством глубокого душевного покоя. Человек живет и исполняет свои обязанности. Они скромны и велики, эти обязанности. Скромность их в обыденности повседневных человеческих поступков, величие - в исторической грандиозности задач, которые начертал в Октябрьские дни семнадцатого года Ленинский гений и которые отстаиваем мы теперь в смертельной схватке с врагом.
НА ЗАПАД
Наступал завершающий период войны. Гремели бои под Львовом и на Сандомирском плацдарме. Солнце фашистского рейха клонилось к закату,
Мощные удары Советских войск сотрясали фронт на всем его протяжении, от стен героически сражавшегося Ленинграда до предгорий Карпат.
В те дни в войсках и в тылу очень много говорили об открытии второго фронта в Европе. Однако союзники не торопились. Советская Армия по-прежнему в одиночку ломала хребет издыхающему, но все еще сильному врагу.
В первой половине 1944 года слухи об открытии второго фронта поползли с небывалой силой.
Не помню точно дату, но случилось это в один из погожих весенних дней. К нам на фронт приехала американская делегация. В ее составе были генерал - командующий стратегической авиацией, которая совершала челночные операции с запада на восток и обратно, два генерала и полковник. Американских гостей привезли в наш полк.
Делегация прилетела на самолете, которым управлял мой добрый знакомый Виктор Григорьевич Грачев. Я поинтересовался, с какой миссией прилетели высокие гости. Виктор Григорьевич усмехнулся:
– Да вот ездят, смотрят. Все рассчитывают, не пора ли открывать второй фронт? И прогадать не хочется и опоздать опасно. К дележу-то могут и не пустить…
–
– Ну, они уж, кажется, многое видели. Это ж не первый год войны. Посмотреть теперь есть что. Чего-чего, а такого они не ожидали. Думали, у нас уж тут совсем… Ладно, пошли. Зовут.
Нужно сказать, что американцы проявляли поразительную любознательность и деловитость. Их сухощавые подтянутые фигуры в несколько необычной для нас форме цвета хаки мелькали повсюду. Гости интересовались материально-технической оснащенностью полка, наградами летчиков, потерями в боях, спрашивали наше мнение о противнике. Словом, они взвешивали и рассчитывали.
В первый же день с американскими гостями произошел небольшой курьез. Не успели они как следует освоиться - на наш аэродром налетели несколько “фокке-вульф-190”. Немецкие самолеты появились неожиданно, сбросили лишь несколько мелких пехотных бомб. Тотчас в воздух поднялось звено наших истребителей под командой Виктора Усова, В коротком бою над самым аэродромом Усов сбил один самолет, остальные поспешили уйти восвояси.
Налет как налет, бой как бой. На фронте мы к этому привыкли. Но американцы порядком испугались. Помнится, летчиков наших это поразило. Лишь некоторые рассудительно пояснили: чему же удивляться? Ведь американцам еще не приходилось воевать…
Конфуза гостей мы постарались не заметить. Вечером в общей землянке был накрыт праздничный стол. Хозяева и гости расселись кто где хотел. Американцы оказались веселыми, общительными людьми. После нескольких тостов за победу, за дружбу русских и американцев создалась весьма непринужденная обстановка. Шум, смех, мешается русская и английская речь.
Генерал Рязанов попросил внимания и завел речь об открытии второго фронта.
Развеселившиеся американцы готовы были говорить о чем угодно, только не об этом щекотливом деле. Генерал бросил несколько ничего не значащих, общих фраз и поспешил перевести разговор. Но Рязанов гнул свое. С невинным выражением лица он попросил перевести гостям следующий анекдот. Какой-то чудак, удобно расположившись у бочки с водой, неторопливо отчерпывает в ведро чайной ложкой. “Да чего ты мучаешься? Возьми и отлей сколько нужно”. “Зачем?
– отвечает чудак.
– Мне торопиться некуда”.
Генерал, ничего не сказав, только рассмеялся и погрозил Рязанову пальцем.
Американцы, подвыпив, попросили музыки и танцев. Мы вспомнили, что кто-то из наших по вечерам пиликает на баяне. Послали за баянистом.
Было уже поздно, и я хотел незаметно уйти. Уже в дверях я расслышал громкий голос американского полковника, просившего баяниста сыграть вальс Штрауса, Мне стало смешно: наш баянист умел играть только барыню.
На другой день американцы получили возможность увидеть всю мощь советской авиации, Началось наступление, и над нашими головами нескончаемым потоком шли тяжелые эскадры бомбардировщиков, “петляковых”, штурмовиков, надежно прикрытых истребителями. Самолеты шли несколькими ярусами. Зрелище было внушительное. Американцы смотрели с серьезными лицами. Не знаю, но, быть может, именно эта картина несокрушимой воздушной мощи России, которую гости наблюдали с нашего аэродрома, заставила союзников поторопиться. Во всяком случае, вскоре после этих событий мы узнали, что второй фронт в Европе открыт.