На Гран-Рю
Шрифт:
– Мамочка, можно позвать Жюстена?
– Не стоит, Андрюша. У нас русский вечер, ведь Жюстен не понимает язык.
Все заняли места за столом.
Вечер, понятно, открыл Владимир Ильич. Он был серьезен, растроган и ласков. Перед ним люди, с которыми вместе проведены недолгие, а сколь важные, значительные месяцы! Много нового узнали рабочие, посланцы российской партии, знойным летом 1911 года в Ленинской школе в неведомом никому поселке Лонжюмо.
– Не останавливайтесь, товарищи, учитесь, учитесь дальше, всегда, всюду, куда ни забросит судьба!
– говорил на прощание Владимир Ильич. Партии нужны просвещенные люди. В социалистическом обществе, которое мы построим,
Несколько секунд в комнате царило молчание, сильнее слов говорившее о чувствах, владеющих слушателями. Затем встал товарищ Петр, Иван Дмитриевич Чугурин, и голосом торжественным и звучным сказал:
Поднимем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
"Умница, умница, как хорошо он Пушкина вспомнил! Как все славно идет, не хочется расставаться", - подумала Надежда Константиновна.
Разом будто прорвалась плотина. Заговорили все. Как радостно узнавать!
– говорили слушатели школы. Здесь, в школе Лонжюмо, они испытали благо человеческих сближений и дружб. Не знал человека, и вдруг перед тобою открывается его натура, мысли, стремления... Школа научила нас крепко дружить. Школа научила нас неустрашимо глядеть вперед, видеть цель, добиваться цели. Цель одна: близить революцию. То и будем делать, возвратившись на родную землю. И в познании наук будем двигаться дальше. Спасибо вам, учителя! Спасибо и низкий поклон до конца дней!
Хорошо было на прощальном вечере. У иного сквозь веселье раздумьем затуманит глаза: "Расстаемся, придется ли свидеться?"
Но прочь тревожные мысли!
– Товарищи, споем!
Какая встреча друзей обойдется без песни?!
И вольно, озорно и призывно, вырываясь в открытые окна, полилась над поселком, лугами, рекой.
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой,
Ради славного труда,
Ради вольности высокой
Собралися мы сюда.
Помним холмы, помним долы,
Наши храмы, наши села...
Отвечала песня душевному состоянию собравшихся на чужбине русских людей.
– Силушка по жилушкам, - сказал кто-то. Кто-то завел новую песню:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно.
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Хор согласно подхватывает, отвечает:
Смело, братья! Ветром полный,
Парус мой направил я...
Еще звучат в ушах гордые призывы, а уже слышится дальше:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
Жаль, нет Серго. Спел бы по-грузински. Был Серго замечательным певцом. Пел как гордая птица. Летит гордая птица. Выше, выше, к синим небесам... Друзья! Летим на волю...
Вдруг, словно в бубны ударило, зазвенело веселье. Ноги сами под удалое пение пляшут.
Серго на прощальном вечере нет. Ленин раньше окончания школы послал его в Россию. Внутри партии продолжалась борьба. Разного рода противники выступали все злее. Надо немедленно закончить вредный для рабочего класса раскол в партии! Ленин не скрывал от учеников правду, напротив. Слушатели школы без колебаний поддерживали позицию Ленина и верных большевиков. Да! Надо немедля созвать конференцию, разбить раскольников, кончить в партии
– А что, братцы, не напелись, споем.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
Под окнами сошлись жители Лонжюмо. Слушали. Душевное пение русских будило в сердцах добрые чувства, хотелось жалеть и любить. Иные женщины передником вытирали глаза.
Тут и Жюстен вертелся в толпе.
– Я их знаю, они хорошие. Эх, остались бы у нас навсегда!
– толковал он, прикидывая между тем, как бы пробраться к русским на праздник.
А там пели и пели, пока Владимир Ильич, сам подпевавший хору, не сказал:
– Друзья, завтра отъезд. Пора расходиться.
– Грянем напоследок!
– лихо выкрикнул кто-то.
Грянули:
Уж как шел кузнец
Да из кузницы
Слава!
Нес кузнец
Три ножа
Слава!
Первый нож
На бояр, на вельмож
Слава!
Второй нож
На попов, на святош
Слава!
А молитву сотворя,
Третий нож на царя
Слава!
Пока прощались, обращали друг другу напутственные трогательные слова, благодарили Владимира Ильича, уже и ночь на дворе. Уже окна в поселке темны, погашен свет.
– Погуляем немного, - позвала Инесса.
Сошли к реке, постояли. Тихая Иветта, прощай!
Скоро вдоль поселка начнется движение повозок, везущих на парижский рынок овощи, фрукты, мясо. Грохотом колес по булыжной мостовой, ржанием коней, голосами возчиков наполнится ночь.
– И завтра так, и послезавтра, а для нас Лонжюмо станет прошлым, задумчиво произнесла Надежда Константиновна.
– Но не уйдет из памяти, - добавила Инесса.
– Хорошо мы отдохнули сегодня, превосходно!
– сказал Владимир Ильич, когда, простившись с Инессой, они возвращались домой.
– Иногда просто необходимо вполне, вполне отдохнуть.
– А дома, Володя, в честь праздника тебя ждет сюрприз.
– Лю-бо-пытно. Что бы это могло быть?
– Очень приятное что-то, - важно и таинственно сказала Надежда Константиновна.
– Тогда домой, быстрее домой!
Елизавета Васильевна уже почивала в своей комнатушке. Они зажгли небольшую лампочку, ее слабый свет кружком лег на столе, не скрашивая углов в пятнах плесени и закопченных стен. Надежда Константиновна открыла саквояж, из-под сложенного там белья достала книгу.
– Пушкин!
– в радостном изумлении воскликнул Владимир Ильич.
Взял томик, бережно полистал.
– Надюша, ты чудо! Вот чего мне недоставало! Зачем же ты все лето прятала от меня этот клад?
– Уж очень ты был занят, Володя, весь поглощен школой. А потом, сказать правду, забыла, - смущенно призналась она.
– Спрятала в саквояж и забыла. А сегодня Чугурин напомнил, я так и ахнула. А в Шушенском, помнишь, как мы радовались каждой книге! Бывало, Маняша пришлет новое Толстого или Чехова, не знаешь, как и благодарить. Я еще раньше, а особенно в Шушенском, много стихов Пушкина запомнила наизусть. Есть у Пушкина одно стихотворение, именно сегодня, именно здесь, в Лонжюмо, всплыло в памяти. "Пророк". В нем весь Пушкин. Читаю и думаю... Помнишь?