На грани возможного
Шрифт:
— Ну, и что дальше? — нетерпеливо спросил один из присутствующих после возвращения лейтенанта.
Рассказчик медленно уселся на свое место и неторопливо осмотрел слушателей.
— Пока что ничего страшного и не произошло, — продолжал он спокойно. Этот самый субъект неожиданно и очень быстро удалился. А Петя еще некоторое время походил вокруг самолета и возвратился в институт.
— Знаешь ли ты, кто это был? — спрашиваю я его. — Это ведь тот самый, за которым я гнался сегодня ночью!
— Не может быть!… -отвечает Петя.
Вижу, что мое
— Что ты на меня с таким удивлением смотришь? — спрашиваю.
— Да так, знаешь, все это очень странно… Мне кажется, что…
Вижу, мой Петя запнулся и чего-то недоговаривает.
«Опять строит умозаключения», думаю.
— Ты что-нибудь заметил? — спрашиваю.
Молчит, представьте себе, и смотрит уныло.
«Ну, и чорт с тобой, — думаю.
– Тоже сыщик!»
В этот день вечером, когда, уже стемнело, но зажигать нашу фару было еще рано, Петя неожиданно заговорил со мной с очень серьезным видом.
— Не думаешь ли ты, — спрашивал он, — что между аварией фашистского самолета и порчей наших плафонов существует какая-то связь?
— Очень возможно, — отвечаю, — что плафоны лопнули от взрыва, произошедшего на самолете.
— В том-то и дело, -продолжает Петя, -что на самолете никакого взрыва не было. Я это точно установил. Весь запас его бомб был израсходован, провидимому, раньше, или бомб у него вообще не было, а зенитный огонь, как ты помнишь, перед его падением отсутствовал.
— Ну, так отчего он мог погибнуть? — спрашиваю. — Наших самолетов в воздухе тоже не было, — я их прекрасно узнаю по звуку, — один немецкий летал.
— Знаю, — говорит Петя, — что не было. Я много думал и все взвешивал и, наконец, пришел к совершенно твердому убеждению.
Он посмотрел на меня внимательно и говорит:
— Здесь существует какая-то тайна… Все это не просто так… И этот необыкновенный взрыв, слышанный нами, когда полопались плафоны, и гибель немецкого самолета, и появление человека, интересующегося даже осколками этих плафонов.
Этот разговор оставил у меня тогда тягостное впечатление.
Стою и думаю: «что это он за несуразные вещи говорит?» А у самого какое-то беспокойство постепенно появляется.
Лейтенант задумался, как бы что-то вспоминая.
— Обстановка сильно влияет, — продолжал он, зажигая потухшую папиросу. Представьте себе… Находимся мы только вдвоем в огромном пустующем здании. Темнота и мрак кругом. Ветер на дворе продолжает выть… Мне начинает казаться, что наверху опять кто-то ходит. Я, конечно, ничего не боюсь, Но, безусловно, подвержен влиянию внешней обстановки, как всякий живой человек. Помню, что тогда от всего этого, хотя, в сущности, это были пустяки, стало мне как-то очень не по себе. Однако не надолго. «Надо, — думаю, — перебить настроение».
— Знаешь что? — говорю я Пете. — Что это ты мне голову морочишь? Ничего таинственного здесь нет. Все это ерунда. Если человек и украл черепки, так просто в силу обыкновенного хулиганства!
В общем, принялся его отчитывать.
Кончилось
Однако, представьте себе, немного позже произошел опять подозрительный случай! Ну, конечно, если принять во внимание все то, что было у нас раньше.
Дело было вот как:
Запускает Петя свой электрограммофон, видно, от скуки, и давай прослушивать коллекцию пластинок с этими самыми взрывами. Особенно он нажимает на последнюю запись и гоняет ее, можно, сказать, беспрерывно.
Слушать все это мне было, безусловно, противно. Но чтобы окончательно не рассориться с Петей, я все это терплю и делаю вид, что отношусь безразлично.
Немного погодя решил я подойти к окну и посмотреть, какая на дворе погода — в смысле возможности налета. С этой целью отодвинул чуть-чуть светомаскировку и выглядываю осторожно в образовавшуюся щель, так, чтобы свет из комнаты не проникал наружу.
К своему удивлению, вижу: торчат у окна три каких-то силуэта. Прислушиваются. когда я пригляделся, то, представьте себе, в числе прислушивающихся узнал опять этого самого сутулого типа. А главное интересуется он видно, больше остальных тем. что происходит у нас в комнате, так как ближе всех пододвинул к окну свою физиономию.
«Эге, голубчик! — думаю я. — Опять появился!»
Выхватываю из кармана электрический фонарик и направляю на него луч света.
И вот на черном ночном фоне вижу я это самое, знакомое мне лицо, показавшееся в то время, ввиду моего нервного состояния, страшным и неприятно как-то оскалившим зубы. Смотрит на меня в упор неподвижным взором сквозь свои большие роговые очки.
Все это, конечно, продолжалось одно мгновение, физиономия сразу исчезла.
Выскакиваем мы с Петей наружу. Тщательно обыскиваем все кругом, — никого нет. Да, собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. В таком парке, как у нас, каждый легко может спрятаться даже днем.
В общем, в эту ночь мы не спали. Я вызвал несколько человек охраны и расположил их в засаде у разных дверей здания. Сам же караулил в коридоре, поглядывая то и дело в окна. Но все это оказалось совершенно напрасным. Никто не появлялся и ничего особенного в эту ночь не произошло.
Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей творится что-то неладное.
Стал он мрачный, как чорт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.
«Все продолжает изображать из себя сыщика, — думаю. — Вот чудак!»
Однако свои обязанности он несет исправно. Придраться не к чему.
Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь… Тревоги, кажется, нет — метроном стучит медленно. Но за последнее время у меня уже выработалась привычка: прислушиваться ночью к различным шорохам. И вот слышу: откуда-то издалека доносятся знакомые звуки. Начинаю соображать, что это через репродуктор передается граммофонная пластинка. Даже шипение иголки иногда слышно -видно, старая.