На грани выживания
Шрифт:
После того дня она увидела Джонаса в другом свете. Он оказался не просто идиотом-футболистом, как все остальные. У него действительно имелись мозги. Пусть вспыльчивый, импульсивный, но все же.
Она уважала его за это. Он ей даже нравился.
Они с Уитни участвовали в тушении пожара в общественном распределительном центре, снова и снова бегали в горящую, наполненную дымом среднюю школу за припасами, доводя себя до изнеможения вместе с Квинн.
У Квинн, Джонаса и Уитни вообще было мало общего, кроме одного — ополченцы убили
На несколько минут они погрузились в молчание, Квинн неловко поправляла кольцо в брови, глядя на воду. Только лодка нарушала отражение деревьев и неба, дробя и преломляя картинки на тысячи кусочков.
Воздух был свежим, но безветренным. Безмолвные деревья стояли неподвижно.
— Моя мама сейчас такая же. — Уитни смотрела на дальний берег, где несколько гусей скользили вдоль береговой линии. Она не смотрела ни на Джонаса, ни на Квинн. — Она слишком подавлена, чтобы встать, и просто лежит в постели весь день. Наш дом… он грязный. Повсюду жуки. Пауки и мухи. Вонь. Я ненавижу это.
Люди хотели, чтобы мир стал прежним. Они хотели, чтобы их отвлекали «Нетфликс» и социальные сети, удобство фастфуда, ресторанов и Старбакса, комфорт музыки и продуктовых магазинов, служб доставки и Амазона по запросу. Работа, церковь и бары, кинотеатры и боулинг.
Черт, все хотели работающие машины и горячий душ. Дом, в котором не холодно. Электричество оказалось удивительным изобретением; жизнь без него превратилась в полный отстой.
Но некоторые люди хотели того, что они потеряли, так сильно, что не могли приспособиться к сегодняшнему дню. Они не могли приспособиться к новой реальности, и это мешало их разуму.
Без психиатров, готовых выписать лекарства от тревоги и антидепрессанты, дела шли все хуже.
Квинн понимала это. Она понимала это даже лучше, чем хотела. Искушение забраться в постель в пижаме и зарыться под гору одеял, отключиться от разрушенного мира и проспать остаток своей несчастной жизни.
Чтобы заглушить боль.
— Это паршиво, — проговорил Джонас. — Моя мама тоже страдает. Мой отец… смерть отца очень сильно ударила по ней. — Его голос сорвался, когда он вяло закинул удочку. — Она такая злая. Она ненавидела ополченцев, и теперь ненавидит их еще больше, но теперь уже ничего не может изменить. Ничто не вернет его обратно. Без него в доме так тихо.
За те недели, что ополченцы контролировали Фолл-Крик, они убили девятнадцать жителей города, включая полицейского, Оуэна Труитта и Уэйна Маршалла, отца Джонаса.
Десото застрелил отца Уитни, когда тот пытался отобрать дом в «Винтер Хейвене». Так же, как Саттер застрелил мать Квинн.
Ноа тоже умер, прямо у нее на глазах. Квинн пыталась предупредить его, спасти, но не смогла.
Она моргнула, борясь с внезапным потоком влаги в глазах.
Как раз сейчас она могла открыться, поделиться своими самыми сокровенными чувствами, но не получалось. Слишком тяжело, слишком реально, слишком
Ее желудок сдавило, внезапно возникла тошнота. Квинн согласилась приехать сюда, чтобы забыться, убежать от себя на несколько часов. Но ничего не вышло.
Она хваталась за край пропасти, цепляясь кончиками пальцев, и не знала, как удержаться от падения.
— По крайней мере, они все мертвы, — заявила Уитни. — Я рада, что они мертвы. Иногда мне хочется самой убить кого-нибудь из них.
— Осторожнее с желаниями, — пробормотала Квинн.
Джонас бросил на нее растерянный взгляд.
Квинн ничего не сказала. Да и что тут говорить? Они не знали, что это она убила Розамонд Синклер. Не знали, что она опоздала на несколько секунд, чтобы спасти Ноа.
Уитни фыркнула.
— Я рада, что миссис Синклер мертва. И шеф Шеридан тоже. Если бы они не впустили ополченцев, наши отцы не погибли бы. И твоя мама тоже, Квинн.
Мозг Квинн сразу же подкинул ей калейдоскоп ужасных воспоминаний. Ноа, мертвый на полу. Розамонд опускается на колени, хватаясь за окровавленное горло. Руки суперинтенданта беспомощно трепетали, как белые мотыльки на фоне ярко-красной крови.
Как мрачно она выглядела, разбрызганная по полированным доскам из бразильского дерева, темная, как масло. Такая скользкая и влажная, почти как краска, которую покупал ей дедушка. Как она поскользнулась на ней, когда упала рядом с Ноа, умоляя его жить, вернуться, заслужить еще один шанс все исправить.
В ее животе разверзлась черная пропасть. Стало трудно дышать. Все казалось близким, слишком близким. Вода со всех сторон билась о борта лодки, заманивая ее в ловушку.
Внезапно Квинн поднялась, лодка покачнулась.
— Мне нужно уйти.
Джонас отложил удочку.
— Ты в порядке?
Она не в порядке. Она настолько далека от нормального состояния, будто находится на другой планете.
— Я хочу уйти. Отвези меня обратно.
На красивом, слишком тонком лице Уитни появилось выражение раскаяния, хотя она не сделала ничего плохого. Неправильность скрывалась внутри Квинн.
— Я что-то не то сказала? Я не хотела…
— Отвези меня обратно! — Квинн дрожала. Лодка неуверенно покачивалась под ее ногами. — Сейчас же!
Если Джонас не начнет управлять этой чертовой лодкой, она прыгнет в воду и поплывет к берегу. Плевать, что вода все еще ледяная и она получит переохлаждение.
Джонас видел это по ее лицу — она сделает это.
— Хорошо, хорошо! Мы вернемся.
— Греби к берегу. Я пойду пешком.
Уитни отмахнулась.
— Зачем тебе идти пешком? Мы можем отвезти тебя домой на лодке.
Квинн пришлось бы пройти по меньшей мере пять миль по лесу в холод, но это лучше, чем еще на секунду застрять в этой консервной банке с другими людьми. У нее с собой пистолет, а также верная рогатка и три флешетты, каждая из которых заточена до бритвенной остроты.