На границе тучи ходят хмуро...
Шрифт:
– Признаться, в точности не уверен. Да нет, сегодня по плану были очередные экзерциции на плацу. Право, я сам в недоумении. А как вам столица?
– Вы знаете, я почти все время провел вдали от нее – то на полигонах Офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, то в оружейных мастерских. Вот разве что успел приобщиться к высокому искусству балета.
Через час князь закончил общение с изнывавшим от неожиданного приступа любопытства (приправленного самую малость завистью, но не черной а, так сказать, белой) корнетом и вышел на крыльцо, направляясь в «свою» казарму. Каждый встреченный им солдат
«А там – большой мир и большие возможности. Тем более что почти все ветераны рано или поздно уйдут за тобой и к тебе! Так что не распускаем сопли и помним правило: сделал – не жалей. Однако и расставаться с ротмистром просто так нельзя, мусор за собой надо будет убрать обязательно. Время есть, что-то да придумается. Пускай строевой подготовкой каких-нибудь поляков или чухонцев радует, колобок на ножках».
В казарме второго взвода на него поначалу не обратили никакого внимания: дверь открылась-закрылась без скрипа и шума, в прихожей было темновато. А потом у одного из солдат при виде своего любимого командира от неожиданности разжались руки, и на пол громко брякнулся тяжеленный утюг из чугуния, битком набитый багрово рдеющими угольками.
– Яго благородия вернулися!
Недоверчиво-счастливое лицо Григория, довольные улыбки солдат и радостный гомон подтвердили Александру то, что он и так знал – его здесь ждали.
Нормально поговорить с Гришей удалось только вечером, на квартире у князя. Пока денщик суетился, расставляя многочисленные тарелки, Александр распотрошил пару свертков и достал давно заготовленные подарки. Усадив всех за стол, чему никто и не сопротивлялся, он начал раздачу «слонов»:
– Савва! Вот Марысе твоей отрез на платье, а это конфеты шоколадные дочке. Ну а тебе табаку привез хорошего, крепкого да душистого – «Капитанский» называется. А то от твоей махры даже мыши в подполе кашляют. Ну а ты, Григорий, примерь давай обновку-то!
Унтер ненадолго скрылся в соседней комнате, откуда вышел походкой зомби. Вместо привычной формы на нем оказалась одежда… гражданского образца. И выглядел он в ней очень даже неплохо – как работник какой-нибудь конторы в столице, вполне преуспевающий на службе и имеющий возможность позволить себе потратить целых тридцать пять рублей на хороший, добротный темно-серый костюм-тройку. Вот только борода немного портила вид, но ее ведь и подровнять чуток недолго.
– Эт чего, мне?
– Ну не мне же? Садись давай.
Милосердно подождав, пока его собеседники и некоторым образом собутыльники (Григорий для обретения утраченного душевного равновесия выпил стаканчик хлебного вина, словно простую воду, а потом и повторил процедуру разок) ощупают, огладят и даже укусят свои подарки, князь объявил:
– Я подал в отставку.
В отличие от недоверчивого ротмистра, Савватей и Григорий ему поверили сразу. Только отреагировали по-разному: денщик открыл-закрыл рот, после чего заметно сгорбился и приуныл, а унтер покосился на графинчик с водкой и невозмутимо уточнил:
– А мы теперь как?
– Вы?
– Ну… это оно конечно. Куда ты, командир, туда и я – вот и весь мой сказ!
– Ну а ты, Савва?
От волнения тот пошел красными пятнами по лицу, но все же смог выдавить из себя обреченно-угрюмое:
– А Марыся с Улькой?
– И их не забудем и к хорошему делу пристроим – будут работать твоей женой и дочкою.
– Тогда по гроб жизни я вам… Христом Богом клянусь!
– Все-все, я понял. Тогда так. Подавайте в отставку, вам все быстро устроят. Это мне невесть сколько ждать. И готовьтесь навестить родню. Ты, Савва, говорил как-то, что из Вологодской губернии будешь родом?
– Так точно, из села Опалихино, что в Грязовецком уезде.
– Вот там и будешь жить и выполнять мое поручение. Подробности позже узнаешь. Но думаю, что тебе все понравится.
– С тобою, Гриша, потом поговорим. Может, и мне с тобой поехать удастся, на родных твоих поглядеть, житье-бытье казацкое.
На следующий день, прямо с утра, на заставу прибыл подполковник Росляков, с ходу попросивший-приказавший оставить его наедине со штаб-ротмистром Агреневым.
– Александр Яковлевич, ваш непосредственный командир вчера меня изрядно озадачил вашим рапортом. Вы не раскроете причины вашего… столь неожиданного решения?
Пока князь пересказывал (почти слово в слово) то, что он до этого уже успел повесить на уши начальнику штаба бригады, его собеседник задумчиво кивал и непроизвольно подкручивал свои усы, а дослушав, деликатно уточнил:
– Это все причины? Вы знаете, до меня дошли слухи о некотором недопонимании между вами и ротмистром…
«Ну надо же, и у этого есть свой дятел на заставе! И наверняка писарь, больше никто тот наш разговор не мог услышать. Нда. Интересно, а кому каптенармус постукивает? Толкушкину или таможенникам? Надо скорее своей СБ обзаводиться, пока на фабрике все тайными агентами полиции не стали».
– Ну что вы, Валериан Петрович, это к делу никоим образом не относится! Уверяю вас, что мое решение принято под впечатлением от общения с членами Комиссии по выработке нового оружия. Особенно с его превосходительством генерал-лейтенантом Чагиным. Николай Иванович неоднократно выражал свое неудовольствие сложностью конструкции и изрядной тяжестью творения господина Хайрема «максима» и обещал мне некоторое содействие, если я решу заняться этим вопросом.
«Вернее, это я «случайно» проговорился в присутствии трех генералов, но интереса так и не дождался. Вот интересно, если бы я выкатил уже готовый «станкач» и пригласил их всех в соавторы – что бы мне на это сказали? Что-то я отвлекся».
– Вот как? Александр Яковлевич, а ведь ваш чин дает право на командование заставой. Вы и от этого хотите отказаться?
С заставы подполковник уехал слегка раздраженным: все его попытки оставить на службе молодого и очень перспективного офицера потерпели полное фиаско. А князь спустя полчаса после отъезда Рослякова отправился в компании с унтером на заросший травой полигон – отвести душу. Еще спустя полчаса и две сотни патронов туда заявился румяный (или несильно багровый?) ротмистр Розуваев.