На исходе каменного века
Шрифт:
* * *
Место осужденных — в нише у входа в пещеру. Здесь они были на виду у всех, кто проходил мимо, бодрствующий у костра ланн тоже хорошо видел их. Они не могли сделать ничего, что осталось бы не замеченным соплеменниками. Им нельзя было разговаривать, вставать, пересекать линию разделявшего их копья, и никто из ланнов, кроме вождей, не имел права заговорить с ними. Осужденные были вне закона, и каждый, кто заметил бы, что они преступают запреты, обязан был поднять тревогу, аэто влекло за собой их немедленную смерть.
Так повелось у ланнов издавна. Оберегая устои племенного быта, древний обычай время от времени требовал
Долгий день и тревожная ночь утомили ланнов. Молодые супруги с нетерпением ждали, когда потускнеет костер и наступят часы любви. Остальным тоже хотелось вытянуться на теплых постелях. Но, проходя мимо осужденных, ланны невольно замедляли шаг: случилось нечто загадочное— племя отвергло лучших, такого еще не бывало. Однако сочувствовали осужденным немногие. Женщинам не терпелось сорвать с Риа ожерелье и нож, на лицах у мужчин было удовлетворение: гордая Риа не ушла от них, вскоре она телом заплатит за свою гордость…
Урбу презрительно ухмыльнулся: с этими двумя покончено, как с телятами, которых он недавно убил на охоте.
К исходу брачной ночи Урбу полностью примирился с Рего.
Баок торжествовал: теперь он плюет на Гала, а днем вдоволь натешится с Риа!..
Рун больше не считал Гала своим соперником, а предстоящая близость с Риа не радовала его. Он был подавлен случившимся: Гал и Риа не заслуживали осуждения и тем более не заслуживали позора.
Старая Луху молча постояла около осужденных и пошла прочь от пещеры, сгорбившись сильнее обычного. Никто не обратил на нее внимания. Она пересекла площадку, медленно спустилась к Дуа и здесь затихла на камне, распустив седые волосы. На своем веку она повидала немало горя, но тяжелее всего было ей видеть, как погибает последний человек из рода Сокола, некогда могущественного, а теперь исчезающего с лица земли. Луху не хотела больше жить. Наступила ее пора уйти в черные туманы, и здесь, на берегу великой реки, она в последний раз беседовала с духами предков. Она просила их помочь Галу и Риа…
Уткнувшись лицом в подстилку из шкур, всхлипывал маленький Улу, в своем закутке не спал Лок. Гал и Риа были его покровителями — чем теперь можно было помочь им самим?
Лок откинул край шкуры, сел. Женщина, ставшая в эту ночь его женой, торопливо приподнялась, готовая служить ему. Он жестом приказал ей оставаться на месте, она послушно подчинилась ему. Его странная сила пугала ее, как все непонятное, но радость у нее была сильнее страха: Лок вырвал ее из среды отверженных, беды теперь ей не грозили!..
В этот предутренний час Лок вел трудную битву с самим собой. Луху пробудила в нем силы, пугающие его самого, а долгая жизнь отверженного наложила на него печать робости и неуверенности в себе. Эти два соперника — сила и слабость — сейчас жестоко сшиблись в нем. Победили слова Луху. Они все глубже овладевали им, все решительнее выжимали из него слабость: «Ты великий анга, Лок! Ты должен победить себя, ты должен!..»
Лок тихо встал и бесшумной тенью поплыл к выходу.
* * *
Гал и Риа молча лежали на земле. Недалеко от них, у костра, бодрствовал Баок. Ему не хотелось оставлять супружеское ложе, но и зрелище поверженного Гала радовало его не меньше, чем любовь. Даже если бы Урбу не приказал ему присмотреть за осужденными, Баок вряд ли упустил бы такую возможность. Тот самый Гал, который всегда посмеивался над Баоком и унижал его перед ланнами, был отвержен племенем! Наконец-то Баоку повезло. Он мог теперь сделать с Галом что угодно — мог вонзить в него копье и сказать, что тот пытался бежать. Убить его, конечно, приятно, только это было бы чересчур нерасчетливо. Зачем лишать себя удовольствия видеть завтрашнее унижение врага — самая сладкая месть впереди! Днем он отплатит ему за хвост кулана, но кое в чем рассчитается с ним и теперь: пощекочет горящей головней — пусть только поднимется
Баок вытащил из костра подходящую головню…
Не спалось в этот час и Рего. Он пожертвовал Галом и Риа, чтобы отвратить от племени беду. Как вождь он не совершил ошибки, но как человек поступил недостойно воина. Не исключено, что жертва не оправдает себя — тогда духи беспокойства начнут преследовать его день и ночь. Несправедливость, если даже она вынуждена обстоятельствами, не ведет к добру. Но как не сбиться с тропы справедливости, если у каждого обычая несколько лиц! Стоит лишь за истинное принять какое-нибудь одно, и уже открывается путь ко злу…
Обычай запрещал ланнам пользоваться пищей в одиночку или небольшими группами. Все, что добывал ланн, он обязан был отдать вождю, авождь и самые сильные воины брали себе из общего сбора лучшие куски мяса, лучшие коренья и самые спелые плоды. Случалось, старательным сборщикам орехов или ягод во время дележа пищи не доставалось ничего. Обычай этот был темен и неудобен для самих ланнов, и они постоянно нарушали его.
Не лучше было и при старом Суа, который нередко сам делил на всех пищу. Ланны при нем стали ленивы. Женщины неохотно собирали ягоды, коренья и плоды, а мужчины начали уклоняться от охоты. Зачем трудиться, если все получат поровну: и тот, кто рисковал жизнью в борьбе со зверем, и тот, кто ничего не сделал ради общей пользы! Такое равенство развращало одних ланнов и вызывало недовольство у других. Даже Рего и Сухой Лу, верные сторонники Суа, не обращали внимания на то, что подростки и женщины ловили в ручьях рыбу и пекли ее для себя в золе костров. Хранитель законов племени, Рего понимал: как все живое, обычай рождается, живет, стареет и умирает — с ним просто перестают считаться. Главное в обычае — не его жизнь, а то, что он существует. Юный Гал вызвал на себя гнев ланнов, потому что выступил против обычая. Сам же обычай был дряхл…
Пока Рего распутывая клубок трудных мыслей, вокруг Гала и Риа стягивался такой тугой узел, что даже мудрый Рего не смог предвидеть все неожиданности.
Рун тихо оставил супружеское ложе, бесшумно перебрался к брату. Они шепотом сказали друг другу несколько слов, и Рун так же тихо скрылся во мраке пещеры. Рего облегченно вздохнул: младший брат прав, пусть Тощий Лок наденет на себя амулет предков, пусть посеет ужас в глазах у Баока и откроет Галу и Риа дорогу к Дуа…
Со своего ложа встала несчастная Нга. Насытившись ею, Урбу захрапел, и она оставила его, шагнула вдоль стены. Опасаться, что кто-нибудь обратит на нее внимание, было нечего. Ланны привыкли к тому, что ночью всегда кто-нибудь вставал по своим надобностям…
В дыру входа мягко вливался лунный свет, ниша с осужденными была наполовину освещена. Из темного угла Нга видела обоих. Гал и Риа лежали на земле, между ними светлело древко копья. Трудные, запутанные мысли и такие же неясные чувства приковали Нга к месту. Странно, сейчас она была полна сочувствия к Риа, в ней проснулась солидарность с другой женщиной, в чем-то близкой ей самой. Днем мужчины грубо поделят ее между собой, сломают ее женскую гордость. Может быть, Риа даже поглотят черные туманы. Так бывает с красивыми девушками — немногие из них безболезненно выдерживали бесцеремонность мужчин. Нга сама испытала ее на себе. В Брачную ночь немало мужчин домогались ее любви. Она выбрала Коло, а остальные потребовали, чтобы она откупилась от них своим телом. Она не хотела никого, кроме Коло, так же как Риа не хотела никого, кроме Гала. Но Коло не решился отстоять ее с палицей в руках, он согласился отдать ее своим неудачливым соперникам. Она была тогда сильнее Риа телом, она откупилась от мужчин и в тот же день даже смогла работать у костра. С тех пор она перестала уважать Коло, хотя он был хорошим мужем. Она не простила ему его уступчивости и нерешительности, поэтому и не ушла вместе с ним из племени.