На исходе каменного века
Шрифт:
— А что стало с сыном Лоэ и дочерью Уну?
— Чтобы уберечь мальчика и девочку от смерти, я скрывала от ланнов правду. Я всем говорила, что их родители ушли в черные туманы. Но это не так. Я верю, что они живы. Сын Лоэ вырос бесстрашным воином, он похож на своего отца Гране — это ты, Гал. Лоэ называла тебя по-другому— Лон… А девочка стала красива, как ее мать Уну, — это ты, Риа. Отец и мать дали тебе имя Ола. Теперь Луху сказала все, ей пора к предкам. Луху довольна собой: она оставила ланнам великого анга, она увидела, что род Сокола расправляет крылья. Пусть будет высоким его полет… Луху устала от слов, от
Гал направил плот к берегу — Дуа послушно вынесла его к каменистой отмели.
Гал перенес старуху на берег, опустил на камень, чтобы ей удобно было сидеть, огляделся. Туман редел, небо на востоке алело, как жар костра: солнце, еще невидимое, спешило вверх. Гал узнал место на берегу — здесь он не раз бывал во время своих прогулок. Отсюда недалеко до его маленькой пещеры, и в ней у него еще один тайник. Там хранились рыболовные принадлежности, кремневые заготовки, горсть камней-цветов и тяжелый ком соли, которая для беглецов представляла теперь особую ценность. Риа помогла Галу перенести содержимое тайника в плавучий дом. Когда они закончили сборы, Луху сказала:
— Через много дней пути — сначала вниз по Дуа, а потом в сторону влажных ветров — за краем степей поднимутся горы. Их вершины белы, как голова Луху. Перед горами озеро, большое, как степь. У озера, на берегу, в хижинах из бревен, живут светловолосые люди — там Лоэ, дочь Суа и Луху, там Уну, дочь Гло и Имы. Там племя ваших матерей и отцов, ищите его. А Луху ждут Суа и другие ланны, которые чтили законы племени. Луху расскажет им, что Галу и Риа предстоит дальний путь, и попросит их не оставлять вас в беде… Этот наконечник своими руками сделал твой отец Гране — возьми его, Гал, он пригодится тебе в пути. А это тебе, Риа, — старуха протянула свою потертую кожаную сумку. — Теперь идите своей тропой и не мешайте Луху идти своей. Дуа и предки помогут вам, торопитесь, Луху слышит голос Урбу…
Старуха затихла на камне, она приготовилась покинуть этот мир.
Гал и Риа оттолкнули плот от берега, отдались во власть Дуа. Раф, лежа у шалаша, беспокойно поднимал голову: голоса людей и тревожный лай собак настораживали его.
Туман таял, стало видно, как ланны спешили вниз к Дуа, как подбегали к Луху, как Урбу взмахнул над головой старухи палицей…
Урбу шагал по трупам. Он убил Нга и Луху, он жаждал расправиться с беглецами. Он огненно-рыжим зверем бежал вдоль берега, но плавучий дом был уже недосягаем для него.
Дуа весело уносила беглецов к голубым туманам, а Гал упорно направлял плот к середине реки, где струя воды была особенно легка.
Урбу размахнулся, метнул дротик. Взлетев над Дуа, он упал в воду за плавучим домом. Ланны возбужденно вскрикнули: бросок был достоин вождя. Но второй дротик уже не долетел до плота: Урбу был силен, но что он мог против Дуа!
Воины Урбу отставали от плавучего дома, их фигуры отдалялись и наконец исчезли из вида.
Но Урбу не отказался от погони. Неудача лишь распалила в нем ярость. На расстоянии двух дней пути от пещеры Дуа изгибалась дугой, и в нее вдавалась каменистая отмель. Там Урбу решил перехватить беглецов. Он увел своих воинов от Дуа и, сокращая путь, пошел напрямик.
Ни беглецы, ни преследователи не знали, что случится вскоре.
Потом на высоком берегу Дуа показалась еще группа воинов. Гал и Риа различили
Гал стоял на плоту — высокий, загорелый, мускулистый. Он радовался свободе, Дуа, Риа, солнцу. В утреннем небе серебристо блеснула знакомая птица. Белый сокол! Он прощался с Галом и Риа, он желал им счастливого пути!
Сокол взвился ввысь и оттуда, из глубин неба, упал на свою добычу. Ударил раз, ударил еще. Он радовался, что Гал и Риа свободны, он показывал им, как бить врагов. Наигравшись с жертвой, он ударил в последний раз и, подхватив на лету добычу, полетел к скале.
— Я твой бра-ат! — крикнул Гал. — Мой отец — Грано, моя мать — Лоэ, моя жена — Риа!
Дуа пела песнь воды, над головой проносились чайки, в небе звенели жаворонки; где-то ревели тигр и бык, сойдясь в смертельной схватке. Но Гал и Риа уже ничего не видели и не слышали. Они решились на бегство из племени, они не знали, что ждет их впереди, но они любили друг друга и беззаботно отдались любви под бездонным голубым небом.
* * *
Без крайней нужды воины-ланны редко покидали становище все сразу. Если одна группа уходила на охоту, другая оставалась дома с женщинами и детьми. Но в этот раз ушли все. Урбу преследовал беглецов, а Рего вывел своих воинов, чтобы осмотреть степь. Он хотел выяснить, далеко ли чужие люди, кто они, куда идут. Если это дамы, ланнам надо немедленно уходить с Дороги Племен. Дамов — много, от них не отбиться, в схватках с ними погибнут воины, и племя станет беззащитным…
Еще утром Рего пытался образумить Урбу, убедить его отказаться от своей затеи. Он сказал:
— Ланнам незачем преследовать Гала и Риа. Дуа унесет их туда, откуда только один путь — в черные туманы!
Но Урбу был глух от гнева, он жаждал мести беглецам.
— Урбу не бросает своего зверя! — прохрипел он в ответ.
— Опомнись, Урбу! — настаивал Рего. — Не время поднимать друг на друга палицы. Я видел в степи желтый наконечник!
Эти слова произвели на ланнов сильное впечатление. Все невольно затихли, ожидая дальнейших подробностей, но никто из воинов Рего не подтвердил его слова. Для них самих сообщение Рего было неожиданностью.
— Рего хитер, как красный волк. Он хочет отвести палицы от Гала и Риа, — прорычал Урбу.
— Сухой Лу подтвердил бы мои слова, но он ушел в черные туманы. Его убил бык, в спине которого торчал желтый наконечник. На Дороге Племен чужие люди, ланны должны быть вместе, чтобы отвратить от себя беду. Поверни своих воинов назад, Урбу, в степи враг!
— Ступай к женщинам, Урбу не боится желтого наконечника!
Рего с усилием подавил в себе гнев, не дал ему вырваться наружу — тогда бы не миновать битвы: ланн поднял бы руку на ланна, в то время как в степи бродили чужие люди, может быть, — дамы. К удовлетворению Рего, к нему присоединились несколько воинов Урбу. В час, полный тревожной неизвестности, они предпочли голос рассудка голосу необузданной страсти.