На колесах
Шрифт:
Никифоров выпил пива и попрощался. Уже стоя в дверях, вспомнил о ремонте госбанковской "Волги" и механически выложил свой запоздалый вопрос.
– Э, голубчик вы мой!
– застенчиво ответил Татаринов.
– Ободрали вы нас, как Сидорову козу. Без малого тысячу триста взяли. Дороговато ведь.
– Дороговато. Мы проверим.
Увидев его одного, кассирша вытянула шею и с надеждой смотрела на двери подъезда.
– Подождем до утра, - сказал Никифоров, садясь за руль.
– Другого выхода нет.
– До утра? Как же я доживу до утра с такой ношей?
Никифоров
– подумал он.
– Что же ты одна укладывала деньги?" Он подвез ее, повторил, что не сомневается в ее честности, и с ощущением близкого покоя поехал к себе.
От пива захотелось есть. Он был уже почти дома, летел домой, как бы под горку, потому что дом сам влек его. В зеркальце показался желтый автомобиль с синей полосой на бортах. Никифоров на всякий случай притормозил, пропуская Кирьякова. Патрульный тоже замедлил ход и прижался к его машине, словно выталкивал на обочину. Никифоров повернулся и укоризненно глянул на инспектора.
Кирьяков с улыбкой смотрел вдаль, как будто не было никакого Никифорова. Блеснула никелированная ручка. Между машинами можно было просунуть ладонь. Никифоров съехал двумя колесами на обочину и дал газ, чтобы уйти. Стукнула по днищу щебенка. Желтая машина неотвязно держалась сбоку и все прижимала и прижимала. Никифоров остановился. Кирьяков с профессиональной ловкостью косо подал свою машину, перегородив ему дорогу.
– По двенадцать часов дежурю, - пожаловался Кирьяков.
– Прямо сплю на ходу. Когда-нибудь врублюсь в столб, и больше меня не увидишь.
– Чего ты хочешь?
– спросил Никифоров и оглянулся, надеясь, что в патрульной машине сидит и тот добродушный инспектор с татуировкой на среднем пальце, но там никого не было.
– Ну что ты злишься!
– сказал Кирьяков.
– Небось, тоже выматываешься? Ремнями напрасно не пристегиваешься. Сколько тебе говорить? Не дай бог, налетишь на препятствие, тебя размажет, как тесто. Каждый год гибнут тысячи водителей... Если ты не попадаешься в этом году, то в следующем твои шансы становятся меньше, потом еще меньше, и когда-нибудь тебе не повезет. Оштрафовать надо тебя.
– Штрафуй. Не тяни.
– Я с тобой по-дружески, а ты кричишь. Нехорошо, Саша. Что ремни? Сегодня не пристегнул, завтра пристегнул. Не буду штрафовать. Купи подарок любовнице. Только ты осторожнее, чтоб аморалку не пришили.
– Ха-ха!
– нехотя засмеялся Никифоров.
– Что ты мелешь?
– А ты вроде возбужден, - усмехнулся Кирьяков.
– И покраснел подозрительно... Бахуса не употреблял?
– Он шагнул к его машине и быстро вытащил ключ из замка зажигания.
– Поехали, отвезу тебя на экспертизу.
– Отдай ключи!
– сказал Никифоров.
– Это тебе даром не пройдет.
– Выпил, чего уж там!
– как будто шутя, вымолвил Кирьяков.
– Ну, давай ко мне.
Приехали в больницу. Врачиха была не старой и не молодой, с розовыми подушечками щек. Она не смотрела ему в глаза, дала подуть в стеклянную трубочку, набитую ватой.
– Разве я похож на пьяного?
– спросил Никифоров.
– Это недоразумение. Ну вот, не
– Вы плохо дули, - сказала врачиха.
– Зажгите спичку и подуйте так, чтобы она погасла.
– Недоразумение, говорю я вам!
– Не волнуйтесь. Дуйте, дуйте...
– Мы же взрослые люди!
– закричал он.
– Не позеленела! Не позеленеет, хоть лопните.
– Проверим координацию движений, - проворчала врачиха.
– Встаньте. И зажмурьтесь. Вытяните руку. Растопырьте пальцы... Так.
Она заставила его и шагать по одной половице, и приседать, и, закрыв глаза, находить подбородок и нос, словно ждала, что он запутается. Никифоров вытерпел. Ничего, сказал он себе, надо взять себя в руки. И больше не спорил, лишь поглядывал на часы и вымученно улыбался.
Во дворе уже сделалось темно, когда его оставили в пустой комнате и велели ждать. Он присел на жесткую кушетку, закрытую клеенкой. Однажды на пустынном шоссе он долго ждал помощи и с надеждой махал редким машинам, пролетавшим мимо него, и ощущал одиночество беды. Тогда он тоже говорил себе, что авария еще не беда, что надо набраться терпения и все кончится благополучно. Действительно, нашелся человек, который посмотрел на Никифорова не скользящим автомобильным взглядом, а осилил свою скорость, вытащил из-под сиденья запасной ремень вентилятора и подарил его. С тех пор Никифоров нигде не встречался с ним, но знал, что такой человек есть.
В медицинском заключении врачиха написала, что непосредственных признаков алкогольного опьянения не обнаружено. Стояла глухая полночь, когда он вышел на улицу. Заспанная сторожиха защелкнула дверную цепочку, и его обступили ночные тени. Мирно стрекотал сверчок. Скрипела высокая кривая береза. Возле крыльца шелестели темно-блестящие листья сирени. Под железным абажуром фонаря порхали мотыльки. Было холодно, и в ясной вышине сияла вечная дорога.
Приехав домой, Никифоров лег спать и не мог заснуть. Но, видимо, заснул, потому что приснилось: хватал ружье, приставлял к горлу Кирьякова, врачиха с розовой подушкой вместо лица дергала Никифорова за нос. Утром Мария Макаровна сказала, что пойдет искать на них, "проверяльщиков", управу, но Никифоров попросил ее не вмешиваться. Он повез Василия в детский сад, встретил старшего следователя прокуратуры Подмогильного и спросил у него, что делать.
– Мы должны быть чисты, - ответил следователь.
– Самое большое богатство - честное имя. Я недавно допрашивал свидетельницу, а она вдруг раскрывает кофту и вытаскивает грудь, чтобы показать побои. Загляни кто-нибудь в кабинет, что бы он подумал? Потом доказывай, что она дура... Ты напиши жалобу. Только вряд ли. На бумаге две печати, а у тебя ничего нет. Даже не знаю, что посоветовать...
Никифоров поблагодарил, не зная за что, и поехал в банк. Он уже приготовился к тому, что тысяча исчезла. Вот когда перед ним оказалась непреодолимая стена, о которой загадала Полетаева! Что ему делать, если стена? Он вспомнил утренний поцелуй Лены, жены, ее улыбку и обещание, что все будет хорошо. Вокруг было пусто, он видел только одну эту улыбку...